 |
 |
 |
|
 |
|
 |
|
 |
|
 |
|
 |
|
 |
 |
 |
 |
 |
|
|
Звягин кинул палочку от шашлыка в урну и обернулся. Отсюда, с полоски песка у стены Петропавловской крепости, далекое пространство под мостом казалось немалым для крохотного поршневого истребителя. Игрушечный трамвай полз по мосту мимо черточек людей у перил. - Хотите кинзы? - Сосед по столику, истолковав его молчание в пользу согласия, посыпал дымящееся мясо тертой пахучей травкой и завинтил баночку. Звягин ограничился сухим "благодарю". Случайного знакомства с банальными разговорами не хотелось. Жена с дочкой укатили на весенние каникулы в Москву, и Звягин, подобно многим семейным людям, находил особенное удовольствие в недолгом одиночестве. - Весна… - молвил сосед, вздохом и паузой приглашая к беседе. - Нева, Зимний дворец… - Перевел взгляд на противоположный берег. - Знал Петр, где строить город. - Да, - холодно сказал Звягин. - Петр знал, где строить город. - Игла Адмиралтейства, - куковал сосед, - купол Исаакия… Он, похоже, настроился цитировать путеводитель для туристов. - Казанский собор, - отрубил Звягин. - Невский проспект, Смольный монастырь. Пискаревское кладбище. Край полосатого тента хлопнул под ветром и сбил с общительного едока шляпу. Шляпа плавно перевернулась в воздухе и шлепнулась в блюдце с кетчупом. Сосед вдруг побелел, затрясся и с маху швырнул шляпу в урну. На голове его обнаружилась косая унылая проплешина. - Вещи - тлен, - изрек Звягин, - по сравнению с бессмертной красотой архитектуры нашего города. Издевка не вызвала реакции. Сосед вгрызся в мясо, обнажив прокуренные зубы. - А если бы брюки запачкались? - с интересом спросил Звягин. - Тоже в урну? - В урну! - прорычал тот, жуя и задыхаясь. - Чуждый нам образ жизни миллионеров, - согласился Звягин, - имеет свои привлекательные стороны. Например, носить новые сорочки, выкидывая грязные. Говорят, у них там жутко захламлены улицы. - Ненавижу этот город, - прошипел сосед. - А что ж вы в нем делаете? - Что?! Живу! - Тяжкая доля. А вы не пробовали поменять Ленинград на Конотоп? Мятое, усталое лицо соседа выразило беспомощную покорность: он покорялся глумливости собеседника, пропаже шляпы, всем бесчисленным неприятностям, читавшимся в ранних морщинках. - Молодец, - зло одобрил он. - Никогда никому не сочувствуй. - Ятак и делаю. - Выпить хочешь? - Хочу! Ты угощаешь? Из респектабеяьного "дипломата" баеснула бутылка "Стрелецкой", рыжая струя зашуршала в бумажные стаканчики: бульк, бульк. - Кх-ха…А ты что же? - Хочу, - с сожалением водтвердил Звягин, - но не могу. - Как это? - Я подшит, - горестно сказал Звягии. - Месяц как из ЛТП. - И пояснил: Лечебно-трудовой профилакторий. - Ух ты… - без сочувствия сказал соседТогда - твое здоровье! Переступив по песку ближе, протянул руку - несильную, нерабочую: - Володя. - Леня, - Звягин изобразил слабое пожатие. - Кем работаешь, Леня? - Да вот, устраиваюсь пока… - Семья-то есть? Звягин немного подумал, как бы не будучи уверен, есть ли у него семья: - Сейчас один, - неопределенно ответил он, гримасой давая понять, что это вопрос деликатный. - А вот у меня все есть, - безрадостно сказал Володя. - Семья, работа, квартира… Вроде есть - а вроде бы и ничего нету… Не понимаешь? Да… Ты здорово закладывал? Достойным кивком Звягин изобразил, что да, закладывал он здорово. Володя посмотрел на него с сомнением. Подтянут, черный плащ по моде, галстук вывязан узким узлом. Подбритые виски, артистическая проседь, на жестком лице треугольный шрамик, как у прусского студента-корпоранта. - А смотришься, как большой человек, - сообщил он результат своего осмотра. - Внешний вид способствует трудоустройству. - Звягин остался доволен своей канцелярско-неуклюжей фразой. Прикинул, какая роль оградит его от возможности попасть впросак. - Я ведь шофер был. Первого класса. На "скорой", - подчеркнул со значением. - А что ж не удержался? - Машину я разбил. Эх… Со всей бригадой, с больным, Страх! Врач через стекло наружу вылетел, больной с носилок - на фельдшера, реанимобиль в брызги… Собрали меня по частям в больнице - и на суд. Семь лет и принудительное лечение. Вот что водка делает. Володя посмаковал чужую горесть подозрительно. - М-да… - протянул он. - А вообще ты на шофера не похож… Похоже, он предпочел бы собеседника более образованного. Своего, так сказать, уровня интеллигентности, или социальной принадлежности, как бы это правильнее выразиться. Звягин охотно пошел ему навстречу: - Я раньше врачом был, - поведал он. - Первый медицинский, диплом с отличием. Аспирантуру предлагали. Да денег не хватало, ну и переквалифицировался. - О, - сказал Володя. - Интеллигентный человек сразу чувствуется. А каким врачом? Не невропатолог случайно? - Патологоанатом, - решил Звягин. - Знаешь - спокойнее. Никаких тебе ошибок, жалоб. Скальпель в руки - и вперед. Володя покривился с почтительной опаской. Звягин увлеченно живописал подробности работы патологоанатома. Володя нежно позеленел и прижал рукой прыгающий кадык. - Мы за столом все-таки, - глюкнул он утробным баритоном. - Хоть и стоя, на воздухе, но все же… - Утер лицо платком. "Я т-тебя отучу пить дрянь. Я т-тебя отучу плакаться на жизнь!" Звягин прибавил красочных деталей. Володя сомлел и изготовился к бегству. - Приятного аппетита, - пискнул жалобный дискант. Юная компания вокруг соседнего столика была скандализована и собирала силы для отпора. - Простите великодушно, - прижал руку к груди Звягин. - Недавно освободился из заключения, отвык от приличного общества. Сегодняшняя прогулка развлекла его в полной мере. Ну можно ли быть таким мальчишкой, укорил он себя. Вечно я перехватываю через край. - Не унывай, Вовик! - попрощался он. Володя протянул клочок с номером телефона: - Позвони в понедельник. У нас в институте, вроде, требуется шофер. Могу помочь устроиться - на первое время. Тон был дружеский. Звягин испытал легкий укол совести. - Спасибо. - И спросил прямо: - На что я тебе сдался? Ведь позвонютак пожалеешь о своей общительности, отделаться от меня захочешь. Володя смутился. Вежливость, привычная смазка в колесиках человеческих отношений, въелась в него крепко. - Я по-человечески… - с тенью обиды сказал он. Отвернулся, поколебался недолго и запустил руку по плечо в зеленую жестяную урну, набитую просаленными бумажными тарелками и смятыми стаканчиками. Извлек оттуда свою оскверненную шляпу и принялся заботливо очищать платочком. Из-за столиков смотрели с брезгливой жалостью. Володя старательно не замечал этого. Волосы раздувались вокруг кривой плешки. Он расправил шляпу и собрался надеть. Звягин огорченно цыкнул. - Дай сюда! - приказал резко. Вырвал у него шляпу и, сильно размахнувшись, запустил далеко в Неву. Шляпа по высокой дуге спланировала над водой, косо коснулась свинцовой поверхности и поплыла по течению. - Ты что?.. - растерялся Володя. Усач в белой курточке распрямился над дымящим мангалом, ожидая развития событий. По дорожке меж голых кустов шел неторопливый милиционер. Юная компания сосредоточенно следила, как шляпа вершит свой путь к Финскому заливу. - Она тебе не подходила, - сказал Звягин. - Я выкинул, я и куплю новую. Поехали в Гостиный. - И дружески подпихнул его в спину. На Мытнинской набережной брызнуло коротким дождем. Володина лысина заблестела. Он покорно переставлял ноги, не обнаруживая способности к сопротивлению. - Где тебя учили так позориться, друг любезный Вова? - Да не нужна мне никакая шляпа… - вывалился вялый ответ. - Отчего невесел? - А чему радоваться… - Жизни! - закричал Звягин. - Разве это жизнь… - А что? - Существование… На втором этаже Гостиного двора Звягин придирчиво перетасовал десяток шляп. Остановил выбор на широкополом сером экземпляре, почти "борсалино"Чуть наискось водрузил на мокрую Володину голову. - Мне не нравится, - тот скривился перед зеркалом. - Шляпа, - наставительно произнес Звягин, - как и любой головной убор, требует умения носить ее. Девушка, в какую кассу платить? Уже в наружной галерее Володя с раздумчивым удивлением спросил: - Почему, собственно, я тебя слушаюсь? - Потому что я сильнее. Это во-первых. А во-вторых - потому что ты сам этого хочешь. А вот и трамвай - прыгаем! Втиснувшись в вагон, Володя запоздало буркнул: - Куда ты меня тащишь? - В самоварную напротив Юсуповского садика. По пятницам там бывают блины с медом. Для подслащения твоей жизни. Расположившись за угловым столиком, Звягин потрогал хромированный бок самовара и сунул штепсель в розетку. Из-под сдвинутой крышки повалил пар. Звягин подержал шляпу над паром и аккуратно расправил тулью. Ребром ладони осторожно вмял два желобка по бокам. Затем распарил гнутые кверху поля и слегка загладил спереди, так что в профиль образовалась плавная, как лекало, дуга. - Нравится теперь? Носи на здоровье. Володя, обставленный блинами с медом, блинами со сметаной, блинами с творогом и блинами с мясом, наблюдал за его манипуляциями. - Больно лихо, - усмехнулся он. - Мне не по возрасту. - А какой твой возраст? - Сорок… - В таком возрасте офицеры в десанте с парашютами прыгают и марш-броски бегают. - Я не десантник. - Это точно. Ты самоходная книга жалоб без предложений. Володя бережно положил шляпу на скамью. - Я средний человек, - сказал он. - А знаешь, что такое средний человек? Это тот, кто проживает свою жизнь только до середины. А дальше - жизнь продолжается, а судьба уже кончена… Понимаешь? - Понимаю, - лениво согласился Звягин. - Я тебя, среднего человека, насквозь вижу. Институт, в который ты поступил не от большого призвания. Работа, которая и без тебя будет делаться. Квартира, в которую тебя после работы ноги не несут. Жена, от которой ты заначиваешь рубли и врешь о вечерней занятости. Так? "Что ж ты такой несчастный, бедолага? Кто ж тебе виноват? Ну, изливай свою душу случайному знакомому… И ведь не хотел я его слушать! Жалко стало?" Негромкий гомон висел в низком полуподвале. Журчал чаек из самоварных краников. Володя пригорюнился и померк. Звягин буквально слышал, как со скрипом раскрывается заскорузлая скорлупа, обнажая неприкаянную душу. - Почти каждый человек к сорока годам понимает, что жизнь не удалась,произнес Володя. - Мечтается в юности о свершениях, о большой судьбе… О счастье. И ведь до какого-то периода - все хорошо! Жизнь еще не разменяна, не растрачена, будущее принадлежит тебе, любую ошибку не поздно исправить. Поступил в институт - с первого захода. Веселье, друзья. Девочки, танцы, споры до утра… По театрам бегали, на выставки очереди выстаивали, в студенческом научном обществе занимались. Женился на пятом курсе… Любили друг друга, вроде. Она красивая была тогда… Планы рисовали: уедем на край света, построим там город,призвание, слава, прожитая сполна жизнь. Загадывали: вот умрем - а внуки будут жить на улице нашего имени. Я к себе относился всерьез, уважал. Полагал крупным человеком стать начальником огромной стройки, директором главка: награды, госпремия, портреты и рапорта в газетах… Да не это главное - ведь идей, идей сколько было! Сил невпроворот, веры в себя! С нуля ставить города в Сибири - не так, как повелось: грязь, палатки, авралы, нет - никаких десантов. Тянешь к месту бетонную дорогу, газ, электричество - все сразу. Ставишь дома, горячая вода, больница, детсад, - потом завозишь людей. И никакой текучки кадров, производительность высокая, сроки сдачи объектов короче, стоимость ниже, - потому что разумно все! Детство… Оказалось, это и так всем известно, да никак не получается… - Молодость переоценивает свои силы, - банальной фразой поддакнул Звягин, поддерживая течение его мыслей. - Не-ет! - возразил Володя. - Свои силы молодость оценивает верно. А вот что она недооценивает - это препятствия, с которыми еще не столкнулась и потому не представляет всей их тяжести. В юности мы о благополучии не думали. Работа будет, зарплата будет, жилье какое-никакое будет - чего еще? Дело надо делать, о главном думать, об общем! М-да… А тут - распределение. У нас ребенок - только родился. Ехать с ним неизвестно куда? А как там с питанием, с жильем?.. А тут предоставляются несколько мест в Ленинграде, ведомственная комната, перспектива научной работы… Две ночи мы решали с женой, думали… И родня подзуживает, друзья руками машут: да вы с ума сошли, коли есть возможность остаться в Ленинграде, так чего еще колебаться, и в таком духе… Он отодвинул чашку и упер локти в стол: - Я тебе вот что скажу. Знать бы, что в любой момент мы могли вернуться в Ленинград - уехали б на Восток, точно. И рост там быстрее, и заработки выше, на ноги раньше становишься. Но ведь захочешь вернуться - а как? Право на прописку, квартирная очередь… Билет-то получается в один конец. Ну, и рассудили просто: уехать-то мы всегда сможем, а вот в Ленинграде устроиться -сложнее… и - остались. Большинство, кого я знаю, по той же причине за Ленинград цепляются. Потому что уехать - это необратимый шаг. Многие бы и не захотели вернуться! Но им необходимо знать, что в любой момент могут вернуться, если захотят. А так - боятся потерять, судьбу клянут, а держатся за него. И много они с того Ленинграда имеют? У нас командированные со всего Союза спрашивают - как там в театрах, в музеях? Пожимаешь плечами: давно не был. Ах, как же так, великие артисты, знаменитые картины! Отвечаешь: ребята, я не посещаю Ленинград, я в нем живу, а это вещи совсем разные… Ведь театры и музеи не ленинградцами набиты - приезжими. Ленинградцу некогда. Семья, работа, быт заедает… Первый год на работе я аж светился энтузиазмом. Самостоятельный человек, зарплата, инженер, начало пути. А ниточка незаметно, исподволь уже свивалась в петлю. Ребенок растет. Ясли. Детсад. Болеет. Хороших врачей ищешь. Устраиваешь одно, достаешь другое. Работу на дом берешь для приработка. Заводишь нужные знакомства. Добиваешься очереди на кооперативную квартиру. Жизнь!.. Второй родился. А старшего в школу устраивать пора, да желательно школу получше, со спецуклоном, об его будущем думать уже надо. Ремонтируешь квартиру, добываешь деньги на раздачу долгов. Мебель, телевизор, то-се. Жена стареет, характер портится, усталость не проходит, болезни появляются какие-то… И наезжает тоска, как паровой каток. И начинаешь прикидывать, сколько лет осталось до пенсии. Годы под горку покатились. Что впереди? Дача, машина, должность? Живешь, что называется, не хуже других, а главного в жизни нет. Ведь была и у меня духовная жизнь, высшие стремления - свобода была! Чувство, что жизнь принадлежит тебе. Что ты в этой жизни - как корабль в океане: вышел в плавание открывать свои неведомые острова. И нет тебе никакого океана, только клуб путешественников по телевизору. Радоваться я жизни разучился, понимаешь, радоваться!! - закричал он. - Где-то есть Гавайские острова, - без веры сказал он. - В Америку хочешь, - вопросительно-утвердительно произнес Звягин. - Хочу, - с естественностью согласился Володя. - А они не хотят. - Не хотят. Жена не хочет. - А что, собственно? У нас со "скорой" уже практически все евреи свалили. - Евреям хорошо. Их и выпускают, и принимают там, и помогают. - Наконец-то дожили, что выгоднее быть евреем, чем русским, - с непонятной усмешкой подытожил Звягин. - У нее здесь родня, родители, она здесь вросла… обычная история… - Обычная. - Да и как в ту Америку попасть?.. - При помощи автоматического попадателя, - глумливо посоветовал Звягин. - Это как? - наивно заинтересовался Володя. - Америка - страна для людей без ограничителя, - отвечал Звягин.Которые скорее сдохнут, чем перестанут добиваться своего. Которые стискивают зубы, а через миг улыбаются - там, где ты скулишь. Ну, можешь ты быть американцем? Володя пожал плечами. - Их бы в наши условия, - не без мстительной зависти пожелал он. - Мы здесь чемпионы по выживанию, - согласился Звягин. Воткнул остывший самовар в розетку, нацедил чайку. - Не пропа-ал бы, - сказал Володя; на дне его глаз прокручивались американские хроники. - Знаешь, - признался он, как о сокровенном, - мне два раза снилось, что я в Нью-Йорке. - Ну и как? не ограбили? - посочувствовал Звягин. - Это же… как вторая жизнь! - Особенно когда первой не было. - Была! - с чувством выкрикнул Володя и даже стукнул несильно (чтоб ничего не опрокинуть на столе, но как бы жестом эмоции свои подкрепить; ах, весь мир театр, да дрянной причем театришко-то) рукой по столу. - Была у меня жизнь, да вся кончилась. Кончилась моя жизнь, - с трагическим надрывом продекламировал он. - Кончилась, - сухо констатировал Звягин. Старушка-судомойка жалостливо покивала ему, собирая в поднос пустые блюдца. - Дай-ка пульс, - Звягин наложил твердые пальцы Володе на запястье.Сердце болит иногда? Вечером на кухне он утюжил гремящий от крахмала халат, когда частыми междугородными звонками зазвонил телефон. - Наш сын получил сегодня пятерку по истории права, - информировала жена. - А мы со Светкой три часа выстояли в очереди на выставку молодых художников на Кузнецком мосту замечательно! Ты по нам скучаешь? - Отнюдь, - сказал Звягин. - Веду разгульную холостяцкую жизнь: брожу по злачным местам и грешу чревоугодием. - Каковы твои планы на субботу? - Несложны. Я ведь завтра дежурю. - Тут Юрочка рвется тебе что-то сказать!…..Утро на "скорой" тянулось спокойное, бездельное. Обсуждали повышение зарплаты врачам, переключали программы телевизора. Галочка, медсестра-практикантка, вязала. Звягин не глядя разнес своего фельдшера в шахматы, смахнул фигуры: - Учебник бы какой-нибудь подчитал, Гриша, что ли. - Леонид Борисович, - проникновенно сказал Гриша, - вы сегодня веселый и злой. По-моему, вы зацапали новую жертву и собираетесь наладить ей жизнь по своему разумению. Галочка опустила вязание и распахнула карие глазки. - Юн ты еще своему доктору дерзить, - хмыкнул Звягин. - Так я угадал? Звягин молниеносно выбросил вперед руку и дернул его за пышный смоляной ус. - Вот тебе задачка на сообразительность, - задал он. - Имеется сорокалетний человек. Умственный труд, семья, общее недовольство жизнью. Курит, выпивает. Иногда пульс вдруг скачет до ста пятнадцати. Прокалывающие боли в сердце. Ночью иногда просыпается в ужасе от остановки дыхания "горло перекрывает". Тогда пульс порой замедляется до сорока - сорока восьми. Можешь поставить диагноз, или зря я тебя два года с собой вожу? Гриша закинул ногу на ногу и принял ученый вид. - Вообще я не кардиолог или невропатолог, - протянул он. - Нужна кардиограмма и анализы. - В пределах нормы. - Общее самочувствие? - Так себе. Периоды депрессии. Приступы возбудимости. Гриша посоображал. - Невроз, - сказал он. - Наверняка начальная стадия гипертонии. - Это в его возрасте у каждого второго горожанина, - усмехнулся Звягин.Конкретнее. - Тахикардия. Брадикардия, - пробормотал Гриша. Натужился и выдал: Синдром "проклятия Ундины". - Браво первая валторна, - удивился Звягин. - Мнителен? - Мнителен. Тревожен. Боится рака. - Ипохондрик он. Неврастеник, - объявил ободренный Гриша. - Я бы рискнул определить предынфарктное состояние. - Прогноз? - А что прогноз? - поскреб в буйной шевелюре Гриша. - Может себе благополучно доскрипеть до семидесяти… А может утром не проснуться. - Ты у меня молодец, - похлопал его по колену Звягин. - Когда наконец диплом получишь, студент? - Через год, - обиделся Гриша. - Сколько твой год уже тянется?.. Да. Ну, а лечение? - Лечение… Кто мне говорил, что нынешние болезни лекарствами не лечатся, - не вы ли? Надо менять стереотип - образ жизни у него губительный, насколько я понимаю. Недовольство жизнью - вот как его болезнь называется. Ему бы поработать грузчиком на Колыме, влюбиться в кинозвезду, пройти на плоту по горной реке - все хвори как рукой снимет. - Ценю оптимизм, - кивнул Звягин. - А его семья? Гриша крякнул. Галочка выпалила: - Много радости доставляет семье его кислая физиономия! Он жене, небось, все печенки выел. И дети издерганными растут. Знаю я таких… - А если они его вообще в последний путь проводят? - добавил Гриша солидарно. - Ребята, - сказал Звягин, - внутренний голос мне подсказывает, что всегда, когда у нас налаживалась серьезная беседа, нас немедленно усылали на вызов. С кем поспорить, что в течение десяти минут поедем? - Только не со мной, - ответил Гриша. Через пять минут они катили в Девяткино - "попал под поезд". - Ты отчаянно интеллигентный фельдшер, Гриша, - сказал Звягин. - Стараемся… - донеслось из салона. Жена с дочкой приехали в понедельник "Красной стрелой". Вокзал бурлил, солнце просвечивало Лиговку, капли блестели на тюльпанах и гвоздиках лоточниц, очередь на такси переминалась и двигала чемоданы. - Как Москва? - Большая и шумная, - дочка повела плечиком пренебрежительно, верная патриотизму ленинградки. - Везде толпы… - Давно ли ты росла по гарнизонам, - подивился Звягин. После завтрака, накрытого на белой скатерти, с веткой вербы в тонкой синей вазе, жена испытующе посмотрела на Звягина и засмеялась. - Куда ты без нас ходил? - На Петропавловку, например. - Был в соборе? - Не совсем. Там рядом отличные шашлыки. - И с кем ты их ел? - Хм. С одним знакомым. - Разумеется, это твой новый знакомый? Звягин кашлянул и рассказал все. - Как мне надоели твои душеспасительные мероприятия, - взялась за виски жена. - Тебе? Это мне они надоели, - проворчал ЗвягинЯ виноват, что ко мне прохожие липнут? - Почему к другим не липнут? - У папы располагающая внешность, - объяснила дочка. - Леня, - сказала жена. - А ведь дело не в том, что тебе его жалко. И даже не в том, что тебе энергию девать некуда. А в том, что тебе нравится вершить чужие судьбы. Ты иногда играешь живыми людьми, как марионетками! - Оставь в покое бедного тюфяка, - поддакнула дочка. - Устами младенцев глаголет безответственность, - сощурился ЗвягинПлюнуть на него легче легкого. А через месяц ребята с пятнадцатой станции пусть его откачивают после инфаркта, так? - Откачивать после инфаркта будут меня, - сказала жена. - Я пошла гулять, - поспешно заявила дочка. - Миритесь сами, вы вполне взрослые. Половину ночи Звягин провел на кухне. Чистая страница блокнота украсилась единственной строчкой: "Заповедь первая. Выговаривайся". Не думалось. В три часа жена поставила чайник на газ, вздохнула и осторожно погладила его по руке. - Всех не пережалеешь, - зло сказал Звягин. - Не знаю я, что с ним делать. Пойдем спать, Ира. "Она права. Я не благодетель. Во мне, наверное, пропал мелкий тиран. Люблю устраивать все по своему вкусу. Ненавижу несчастных, неприкаянных, бестолковых. Ненавижу их слабость, незадачливость, неумелость. Ненавижу, когда человек не знает, чего он хочет. Ненавижу, когда не умеют добиваться своего. Ненавижу примирившихся с поражением. Если человек не любит бороться, как он может рассчитывать на счастье в жизни?" Назавтра жена отправилась к подруге (тоже учительнице английского языка) и привезла Дейла Карнеги "Как обрести спокойствие и жить полноценной жизнью". Звягин недоверчиво поморщился, но заглотил книгу залпом. Володя получил ее от него на три дня. И узнал, что нужно уметь отгородиться от прошлого и от будущего и жить делами сегодняшними. Что бесплодные воспоминания и пустые мечты отравляют жизнь. Что беспокойство разрушает здоровье и укорачивает жизнь. Что всегда можно разобраться в причинах беспокойства и найти способ избежать его. Что надо быть готовым к худшему и посильно действовать, дабы оно не произошло. Собрать факты, проанализировать их, принять решение - и действовать. "1. В чем состоит проблема? 2. В чем причина возникновения проблемы? 3. Каковы пути возможного решения проблемы? 4. Какое решение вы предлагаете? 5. Направьте все силы на выполнение принятого решения - и не беспокойтесь о результате!" - старательно, как школьник, выписывал он. Из текста явствовало, что нельзя терять равновесие из-за мелочей; что надо уметь вовремя остановиться и примириться с неизбежным; что активная работа - лучшее лекарство от тоски; что всегда надо бодриться и думать о светлом; что мстить кому-то за причиненные неприятности обходится себе дороже; что не следует ждать благодарности, а уметь находить радость в собственном добром поступке; что считать надо не свои несчастья, а свои удачи, ведь всегда есть люди, которым гораздо хуже, чем вам. Прагматичный автор проводил свою линию с последовательностью роторного канавокопателя. "Помните, что несправедливая критика зачастую есть скрытый комплимент: ведь никто не пинает дохлую собаку. Ведите счет своим глупостям и ошибкам, чтоб не совершать их впредь. Делайте дела в порядке их важности. Отдыхайте раньше, чем пришла усталость. Умейте расслабляться". - Вычитал что-нибудь для себя полезное? - спросил Звягин в той же шашлычной под тентом. - По-моему, Владимир Лови пишет в общем не хуже. - Володя посыпал мясо кинзой. - Зачем ты меня тогда разыграл? - Не понравился ты мне. - А теперь? - А теперь интересно. - Что - интересно? - Интересно, что именно в жизни тебя не устраивает. Работа? - Работа. Разве я инженер? Так, помесь чертежника с чиновником… - Друзья? - "Скажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты…" Не осталось у меня друзей, на которых всегда можно положиться… - Здоровье? - А, разваливаться уже начал, я ж тебе рассказывал… - Зарплата? - Конечно хотелось бы больше. А кому не хочется? - Место жительства? - Хрен-ново мне на этом месте жительства. - Про Америку мы уже слышали. Едем дальше. Жена? - Ну знаешь… Это вопрос сложный, - безрадостно констатировал допрашиваемый. - Так за что же ты держишься? - спросил Звягин. - Когда утром не хочется идти на работу, а вечером не хочется идти домой, жизнь надо менять. - А дети?.. - Володя следил, как чайка скользит над теплоходом, высматривая что-то в пенной кильватерной струе. Звягин сдвинул ему шляпу на затылок. Спросил негромко: - А если бы ты полюбил другую женщину? Ушел бы? - Я задавал себе этот вопрос… Десять лет назад выбор так и встал. Любил я тогда, Леня, хорошую женщину. И она меня. Долго тянулось. И сейчас, наверно, не до конца еще прошло… да поздно уже. Не хватило духу уйти! А надо было… Дурак я был, и никогда себе этого не прощу. Боялся, а чего - не знаю… - А если бы ушел? - Было бы в этом мое счастье. Часто так думаю… Радостно мне с ней было, понимаешь, радостно. По мне она была. Мы друг друга понимали и чувствовали - не поверишь, как. - Он с грустным удивлением повел головой.Даже когда ссорились, понимали. Каждый жест понимали! Всегда было о чем говорить, да, никогда не было скучно. - А дети? - с новой интонацией спросил Звягин. - Многие разводятся - и живут. Жизнь есть жизнь… Ведь не бросил бы совсем, помогал бы чем мог, одевал-обувал. Посмотришь по сторонам: берут детей на выходные, проводят вместе отпуск, и хоть не идеальный это вариант, а ничего уж такого ужасного… Они расстались молча. Растравленный воспоминаниями Володя угрюмо ссутулился и пошагал к троллейбусной остановке. Звягин смотрел ему вслед с задумчивостью шахматиста, просчитывающего партию на десять ходов вперед. Потом отвернулся и засвистал "Турецкий марш", немилосердно фальшивя. Людям чаще нужны слушатели, чем советчики, подумал он. Нехитрая истина. Человеку надо, чтоб его выслушали и поняли. И подтвердили ему его собственные мысли и желания. И что тогда, спросил он себя. Тогда человек начинает сопротивляться собеседнику и спорить. Почему? Потому что ему хочется выслушивать все новые доказательства собственной правоты. И вот когда он уже не сможет опровергать их - то есть не сможет опровергать себя самого, - он начинает верить себе всерьез. "Не мы, видите ли, выбирали свою судьбу. Наоборот, видите ли: это она нас выбрала, накинула петлю, затянула на глотке - и осталась кислорода самая малость, чтоб кое-как дышать можно было". Обожаю пристрастие бездельников к глубокомыслию. Еще бы. Такому Володе хочется, чтобы все у него было хорошо, и еще ему хочется, чтобы для этого не нужно было совершать никаких поступков. Принять решение, совершить поступок и нести за него ответственность - этого мы не любим. Наш любимый вид спорта - плавание по течению. Вид искусства - пение жалоб. Вид работы - околачивание груш. На следующую встречу он вызвал Володю, не застав по телефону на работе, местной телеграммой. (Отправка подобных внутригородских телеграмм всегда развлекала его каким-то мальчишеским озорством.) - Бюллетеню, - вяло объяснил Володя. - Грипп. - Кашлянул. - Почему у меня нет гриппа? - озлился Звягин. - Не знаю. - Потому что мне некогда болеть! Потому что мои полторы ставки - это работа, а не отбывание повинности, потому что я не скорблю мировой скорбью, потому что я живу, а не существую! И голова моя занята кучей дел. В том числе и твоих. - Каких еще моих? - Володя поднял брови, собрав лоб в морщины. - Болезный мой, - сказал Звягин. Помолчал примирительно. - Я хотел задать тебе один вопрос. Предположим, ты бы вдруг узнал, что жить тебе осталось один год. Что бы ты тогда сделал? Володя опустил вилку с наколотым куском. - Уехал бы, - проговорил он. - Куда? В Америку? - Ага. Куда глаза глядят. Лежишь ночью, смотришь в темноту, и думаешь, представляешь себе в подробностях. Уволился бы с работы. Те пару тысяч, что накоплены на машину, положил бы на имя жены. В портфель - только бритву и смену белья, денег себе - самый минимум. И утром, солнечным, ясным, едешь на такси в аэропорт. Суешь руки в карманы, читаешь расписание рейсов - и берешь билет в любую страну, в любой город, какой душа пожелает. Понимаешь - любой!.. И летишь, чтобы прожить там вторую жизнь. Потому что от первой - сил уже нет, ничего не хочется. Когда есть уже опыт и есть еще силы - все начать с нуля, увидеть то, чего не видел, оказаться свободным от всего, что тебя повязало тут по рукам и ногам. - А работа? - Работа всегда везде найдется для того, кто не лентяй. Причем р-работа, а не какой-то мартышкин труд, когда никому ничего не надо! - А семья? - А если бы я уехал на год в командировку? В Антарктиду на зимовку? А если бы у меня вдруг и года не оказалось?.. - Плохо живешь, но трезво мыслишь, - сказал ЗвягинПозволь привести в назидание одну байку. Женатый мужчина за шестьдесят долго любил одну женщину, а она его. Но она не могла оставить больного мужа, а ее друг жалел жену. И вот он угодил в онкологию, исход операции вызывал сомнение. И тут только, ужаснувшись скоротечности жизни, они поклялись: если он останется жив - они соединятся навсегда. Все оказалось так просто: из больницы она привезла его к себе, мгновенно разменяв квартиру и наняв сиделку бывшему мужу. - Агитируешь? - вздохнул Володя. - Историю сейчас придумал? Звягин усмехнулся жестко. - История подлинная. И не столь редкая. Да через год он помер, запоздала операция. И до самого конца они не могли толком понять: почему раньше не сделали то, о чем мечтали полжизни? А теперь скажи: что для тебя труднее - оторваться отсюда или прорваться туда? Вздох и пожатие плеч - типичный ответ советского интеллигента на призыв к действию. - Прорваться - это уже трудности конкретные… хотя все это практически невозможно… - меланхолически тянул интеллигент. - А оторваться… есть ведь совесть, душа, привязанности… долг, наконец. - Ты в школе биологию учил? - А что? - Есть такое животное - гигантский ленивец. - Это в мой адрес? - Льстишь себе. Ты экземпляр средненький… ленивец советикус вульгарис. После ужина, расхаживая по комнате и твердо ввинчивая каблуки в ковер, Звягин ни с того ни с сего обрушился на жену: - Из всех литературных шедевров, которыми ты меня потчуешь уже двадцать лет, я особенно не переношу чеховских "Трех сестер"! Меня еще в школе трясло: "В Москву, в Москву?" - а сами сидят на месте. Купить билеты и ехать в Москву! - Ты варвар, - горестно сказала жена. - Ты неспособен понять, что художественная литература и практическое руководство по реанимации - это разные жанры. - Я знаю, что это разные жанры. А все равно трясет: хочешь ехать - сядь и езжай! Не то проплачешь всю жизнь. Вот и он пусть едет! - А если дорога перекрыта? - Выкуй топор и проруби ход через завал! Жена дописала до точки конспект завтрашнего урока и погасила настольную лампу. - Ты полагаешь, отъезд явится для него выходом? - Полагаю! Самое главное - он снимет груз со своей души, исполнит давно желаемое. - А дальше? От себя, как известно, не уедешь. - Зато можно уехать от других, - хмыкнул Звягин. - Там хорошо, где нас нет. - Из двух одно: либо он вернется, что глубоко сомнительно, либо нет. Но если и да - прежняя жизнь перестанет быть тягостной, потому что он сравнит ее с другой и сделает добровольный выбор. - Ты рассуждаешь, словно его судьба в твоей власти! Звягин с расстановкой нацедил в стакан молока и сделал глоток. - Сильный и умный всегда властен над слабым и глупым, - без ложной скромности сказал он. - Задайся целью - тьфу!.. Я соблазняю его жену, и она признается ему, что любит другого. Я подпаиваю его, разбиваю камнем витрину и сдаю тепленького милицейскому патрулю: вытрезвитель, уголовное дело о хулиганстве - и он вылетает с работы с треском. Я объясняю ситуацию знакомому кардиологу - и тот пугает его насчет здоровья так, что он задумывается о последних месяцах жизни. Все, свободен, может катиться на все четыре стороны и таранться в Америку! - Мой муж - супермен! - покрутила головой жена. - И самое смешное - он был бы еще благодарен судьбе, избавившей его от необходимости принять решение и отвечать за него. - Что же тебя останавливает? - Слишком много чести для него, - буркнул Звягин. В это самое время Володя решал, кто он есть и как ему надо жить. Он стоял на балконе, коченея от сырого ветра, и звезды кололи ему глаза… "По молодости, вот по чему ты тоскуешь, - говорил ЗвягинА молодость это перспектива. Это будущее. Неисчерпаемость выбора. Множество вариантов, из которых можно выбирать. Так получи эту возможность!" "Лучше сделать и раскаяться, чем не сделать и сожалеть", - говорил Звягин. "Почему к любимой женщине можно уйти, а к любимой жизни - нет?" говорил он. Аргументы откладывались в сознании Володи, как кирпичики. Кирпичиками мостилась дорога в звенящее и страшноватое счастье. Он почти физически ощутил дорогу под своими ногами. "Пройдет время, и она с детьми приедет к тебе, если вы оба захотите",говорил Звягин. "Сорокалетний мужчина не может улететь к чертовой матери! В другую сторону! дело-то! весь мир так живет! Люди в одиночку океан переплывают! Ты червяк!" - гремел он. "Если ты несчастен с ближними, то их своим несчастьем счастливее не делаешь", - пожимал плечами. Капля точила камень. Да была та капля не воды родниковой, а концентрата серной кислоты, и била она с точностью и силой пули призового стрелка; да и камешек-то попался не гранит. Утром, заступая на дежурство, Звягин встретил на станции усталого после ночи Джахадзе. - Слушай анекдот. Начальник и подчиненный в поезде. Подчиненный вертится, кряхтит. "Ты чего?" - "Пить охота…" - "Так пойди напейся!" "Вставать лень…" - "А принеси-ка мне стакан.воды!" - "Слушаюсь"."Принес? А теперь выпей. Теперь все в порядке?" - Пиратская физиономия Джахадзе выразила недоумение: - Этот анекдот я слышал от своего дедушки, но там был генерал и денщик. - Вечные сюжеты. Что я ценил в армейской системе: дан приказ - изволь выполнять, и никаких сомнений. А тут… - Кому и что ты хочешь приказать? - догадался Джахадзе. - Нельзя приказать быть свободным, - маловразумительно ответил Звягин. Джахадзе подумал, разъяснений не дождался и шагнул к дверям. - Ты знаешь, кто такой Шервуд Андерсен? - окликнул Звягин. - Пол Андерсен был штангист, - порылся в памяти Джахадзе. - Я тоже до вчерашнего дня не знал. Жена просветила. Ему было уже сорок лет, и он был владельцем рекламной конторы, когда однажды утром он посмотрел на стены, плюнул на пол, снял с крючка шляпу и вышел, не закрыв за собой дверь. И никогда в жизни в контору больше не возвратился. - А что с ним стало? - заинтересовался Джахадзе. - Стал знаменитым писателем. Ладно, езжай спать, у тебя под глазами круги. - Если б стать знаменитым писателем было так просто, все конторы стояли пустые настежь. - Картина слишком красивая, чтоб быть реальной. Я тут одному-то конторщику мозги не могу вправить, а ты бросаешься к мировым масштабам. Он скромничал. Володина жизнь теперь била ключом, и все, как говорится, по голове: мозги вправлялись. Дни складывались в недели, и ни одна неделя не обходилась без происшествий. Он филонил дома с привычной простудой, полеживал поутру с книжечкой, оставшись один, когда в дверь отчаянно зазвонили. Прошлепал в трусах: - Кто там? - Откройте, ради Бога, скорее, - задыхающийся женский голос. В дверном глазке - светловолосая девушка, пальтишко запахивает на горле, милая вроде, испуганная вроде… на площадке больше никого нет. - Пожалуйста, впустите меня, скорее!.. Володя растерянно протянул руку за своим пальто к вешалке, задрапировался им, и отворил. Девушка влетела молниеносно и бесшумно и захлопнула за собой дверь. Нашла взглядом и повернула выключатель. - Уф-ф… - с огромным облегчением перевела дух она. - Э-э… вы не объясните, в чем дело?.. - спросил Володя, в меру ошарашенный этим явлением. - Простите. Сейчас все объясню, конечно, - благодарно произнесла девушка, налаживая дыхание. - Такое вторжение… Ну, бывают в жизни ситуации… понимаете?.. Он начал понимать, кивнул с превосходством благополучного хозяина над застигнутым грозой гостем, и даже перестал стесняться своих голых ног из-под пальто. - Ну, как мужчина женщину, вы меня можете понять, наверное?.. Я была… в гостях… ну, у человека… и тут… Володя сочувственно кивнул и улыбнулся осторожно. Девушка была определенно мила. Лет двадцати пяти, не старше. Глазки карие, ресницы мохнатые, ручки маленькие, - это он рассмотрел уже в комнате, куда они как-то незаметно переместились. - Вы садитесь, - предложил он, и она села. - Короче, пришлось удирать, - она состроила комическую гримасу, а сама еще подрагивала. - Простите, - сказала она, - колотит еще. У вас не нашлось бы капельку чего-нибудь выпить? - Если вас устроит дешевый портвейн… - промямлил Володя. - Обожаю его как память о студенческих годах. "Сколько же ей лет?.." Он полез в стенной шкаф и из старой коробки со щетками и кремами извлек завернутую в газету бутылку - заначка профессионала. На кухне открыл ее, нацепил быстро штаны и свитер, прихватил рюмки. - А можно ударную дозу? - невинно спросила она. Он улыбнулся, пожал плечами; применили стаканы, и удачно применили, просто сказочно славно день начинался. - Если уж за знакомство - меня зовут Марина. - Володя. Что же вы не снимаете пальто? давайте, я повешу в прихожей. - Меня все еще трясет. Можно, я посижу пока так? Бутылка кончилась быстро, и Володя воспарил в высокие выси, любуясь красавицей. Если вам доведется пить в обществе, найдите взглядом самую некрасивую женщину и не отводите глаз на протяжении всего времени; в тот момент, когда она покажется вам милой и желанной - встаньте и идите домой: вы пьяны; так гласит древний английский рецепт. Но Марина была в самом деле красива, и ясный блеск глаз, нежный поворот шеи, изысканная впадинка под скулой - все было всамделишным, а не алкогольной иллюзией. - Вам не жарко? - спросил Володя, невинно желая (кроме естественного гостеприимства, да и невоспитанно, в конце концов, сидеть в гостях за столом - в пальто) увидеть чуть больше, чем позволяла угадывать мохнатая бежевая ткань на жесткой, очевидно, подкладке. Марина достала из кармана длинную красную пачку, вытащила тонкую коричневую сигарету, душисто пыхнула от поднесенной им спички и просто сказала: - У меня под ним ничего нет. Не успела. - А? - идиотски спросил Володя, раскрывая рот набок, как хваченный кондрашкой. - Хотя и жарко, - улыбнулась Марина, встала, расстегнула пуговицы, глядя ему в глаза, сняла пальто и повесила на спинку соседнего стула. На ней были чулки и туфли. Она была безупречна; а все подробности потрясенный Володя пожирал выпученными глазами по отдельности и в совокупности, и чувство реальности покинуло его, а вместо него появилось другое чувство, как нельзя более естественное. Она села, закинула ногу на ногу и продолжала курить. - Сейчас я бы с удовольствием выпила кофе, - улыбнулась она. Володя деревянно кивнул, не своим голосом идиотски сказал: - Естественно, - хотя что ж тут было естественного, с другой стороны, и, шарахаясь и задевая стены, пошел на кухню. Там он уронил ряд предметов кухонной утвари и сварил кофе. - Надеюсь, я вас не очень шокирую, - просто и дружественно произнесла Марина, прихлебывая. - Н-нет, - проблеял он, тщетно изображая, что все в порядке. - А душ тоже можно принять? - П-пы-пожалуйста. Через минуту она высунулась из ванной, где шумел душ: - Володя, извините, вы не заняты? Можно вас на минуточку? Он пошел на зов, с трудом храня равновесие в карусели грез, видений, мечтаний и прочих вожделений. - Я злоупотребляю вашим гостеприимством, но если бы вы были так любезны потереть между лопаток, - она была сама вежливость, воспитанность и простота, и от этого контраста ее тона и ситуации, к которой этот тон применялся, у Володи заклинивало мозги. - Я бы советовала вам раздеться, а то всю одежду намочит,порекомендовала она, изгибаясь всем задним фасадом под его рукой с намыленной губкой. Шнур догорел. "Не может быть!!" - взорвался в мозгу динамитный патрон, и Володя, ослепнув от предощущения невозможных наяву блаженств, бросился в море любви. Это оказалось весьма бурное море, ласковое и нежное, где шторм и штиль сменяли друг друга, а качка бросала до небес, отделяя душу от тела, и неизвестно, сколько именно алмазов можно насчитать в упомянутых небесах, но море было бескрайне и неутомимо, и Володя сосчитал все алмазы, или во всяком случае гораздо более, нежели мог предполагать. - Откуда ты взялась?.. - неземным голосом вопросил он, с трудом всплывая в реальность, где через полчаса дочка должна была вернуться из школы. - С улицы, отвечал Гаврош. - Она поцеловала его, встала с измочаленной постели и пошла в душНет-нет, теперь я сама. После душа влезла в пальто, из другого кармана извлекла косметичку и стала набрасывать грим. - А теперь - еще кофе и пару бутербродов. - Скомандовала. Ласково, но скомандовала. Он неверными руками напялил домашний наряд и выполнил приказ, плывя в сладком изнеможении. - Послушай… почему? Она проглотила кусок и улыбнулась ему. - Я что… нравлюсь тебе?.. - Кокетка, - сказала она. - А что, такой мужчина, как ты, может не нравиться женщине? - Да чем, собственно?.. - Он добросовестно осмотрел себя взором глаз и взором мысленным, и пожал плечами. - В тебе масса мужества, которое только и жаждет реализации, - пояснила она. - И настоящая женщина это всегда чувствует. А этому, знаешь, очень трудно противиться. Володя сглотнул. - У меня никогда в жизни так не было, - сказал он. - У меня тоже, - с некоторым укоризненным назиданием прозвучал ответ. Она взглянула на настенные часы и встала уходить, и он ее не удерживал, а даже воспринял предстоящий уход с благодарностью, потому что до прихода дочери оставалось минут десять, пожалуй. - Телефон дай, - попросил он в прихожей. - Не надо, - покачала она головой. - Почему?! - Это было так хорошо… и неожиданно… как сказка… так в жизни даже не бывает… - Я не могу больше не увидеть тебя!!! - он был опять сбит с ног, ошарашен, смят. - Ну что ты, - она ласково поцеловала его в щеку. - У тебя, конечно, много женщин… ты донжуан, ловелас, бабник, трахальщик, что там еще… - Нет!!! - закричал Володя. - Не смеши меня, милый, я не девочка. Будем это считать просто приключением. Но это было самое замечательное приключение в моей жизни, - с искренностью и страстью прошептала она. - Ты мне позвонишь? - Не надо. - Почему?! - Потому что еще одна такая встреча - и я не смогу без тебя жить. За эти несколько часов все во мне перевернулось, понимаешь? У женщин это не так, как у мужчин. - У меня тоже перевернулось! - У тебя семья. Дети. - Я все равно уеду! - вырвалось у него. - Куда? - В Америку! - отчаянно выдал он. - Говорят, там женщин еще больше, чем здесь, - улыбнулась она и открыла дверной замок. - Мне пора бежать, милый. И только тут он спохватился: - Но куда же ты… так?.. Она махнула рукой: - Схвачу машину… ничего, не простужусь. - И, выскользнув из его объятий, исчезла, защелкнув за собой дверь. Володя добрел до постели и рухнул в полубессознательном состоянии. Он щипал себя и мотал головой,. но на столе стояли две чашки, и два стакана, и окурки в пепельнице были тонкие, коричневые, и ныло тягуче и сладко внизу живота. Окурки. Он взглянул на часы и стал быстро прибираться, успев даже постелить чистую простынь: "Был жар, вспотел…" Ну, пот-то высох, и был смыт душем, и видение рядом под душем колыхалось помрачающе; а вот жар не вовсе исчез, прижился в глубине, как рдеющий уголь под пеплом и золой, способный в любой миг дать пламя, яркое, с треском, только раздуй его. Пришло вдруг письмо от однокашника из Штатов. Однокашник расписывал прелести своего житья и осведомлялся иезуитской вкрадчивостью, насколько счастливо Володя живет, не мрет ли еще с голоду Питер, и не задумывался ли его старинный друг (вот те раз! ужели друг? а в общем и верно друзьями вроде были - так показалось Володе сквозь ностальгическую дымку годов) насчет сменить место пребывания, рвануть в большой мир? Володя перечитывал письмо, запивал информацию портвейном, всю суррогатную мерзость которого вдруг явственно ощутил, словно сам побывал в пресловутом "большом мире" и контраст тамошнего и нашего пойла ушиб его, и бетонная мрачность боролась в нем с огненными выбросами надежды. Уверенность в себе кристаллизовалась в нем, странным образом одновременно увеличивая и мнительность, но мнительность эта была какая-то отстраненная: он изучающе ловил взгляды детей, и ему определенно казалось, что его несчастность распространилась и на них, он обделил их радостями жизни, и они только терпят его, тяготясь. А в институте замдиректора при встрече виновато вздохнул и посочувствовал: скверно выглядите, не развернуть вам здесь своих возможностей… да что поделать, приличных вакансий не предвидится, более того - реорганизация, экономическая самостоятельность, сокращение штатов, поскольку профиль сужается.. так что если вас куда-нибудь приглашают, будем рады, не стесняйтесь!.. Жена при очередном скандале (муж стал выдержаннее, высокомерен стал даже - крепковат, еще смеет таким быть!) отрезала прямо: так дальше жить нельзя, это не жизнь, - надо что-то решать. Он мысленно ухватился за эту фразу, как за брошенный ему спасательный круг (сама толкнула!). Но это был еще не толчок - так, легкое колыхание, лишь слабое предвестие землетрясения. Каковое и не замедлило разразиться. - Володя, обсчет нулевого цикла по проекту УЛАН-2 можете сейчас срочно занести? - позвонил на его этаж замдиректора. - Но вы же знаете, я работаю над этим дома… и творческий день мне под это и дан. - Да, помню. Дело срочное, тут заказчик позвонил, вылетает. Вот что возьмите мою машину, шофер сейчас спустится, быстренько домой - и обратно. И прошу в… в половине первого, успеете, ко мне. Открыв дверь квартиры, Володя был парализован странным звуком. Звук вошел игольчатым металлом в мозг его костей, и тело утеряло способность двигаться. Но слух кое-как действовал, и слух подсказывал, что звук доносится из спальни. Мысли рванули с отрывистой скоростью пулеметной очереди. Что он открыл дверь не к себе. Но - вешалка в коридоре: их вещи. И еще что-то. Вроде плаща. Незнакомого. Или куртки. Чужой. Что - сын еще слишком юн; ах подлец! Нет… Кто здесь?! Марина?! С кем? Чушь… Но… Не может быть!!! А почему, собственно, не может… Удар ножом в живот: жена; и одновременно - печальное уважение к ней: значит, она может быть и такой, она может, только не с ним, а он не знал; и смертная тоска; и страх; и растерянность; и праведная бешеная злоба; и поразительное облегчение - значит, не больно-то он ей и нужен… Он обнаружил, что может дышать, и что ноги его держат. А руки лезут в карманы, достают сигареты и спички, правая вставила сигарету в рот и чиркнула спичкой по коробку, который держит левая. Он затянулся, подумал, выпустил дым, подумал, ощутил свое лицо, подумал, придал ему спокойно-суровое или, по крайней мере, сколько-то живое выражение, что плохо удалось при одеревенелости всех мышц, и лицевых тоже, - и стал переставлять ноги попеременно таким образом, чтобы двигаться в спальню. Дверь была приоткрыта, и стоны и рычание достигали верхних нот. Володя, не зная зачем, трижды постучал сильно в дверь и распахнул ее, встав на пороге в позе средней между статуей Командора и абстрактной скульптурой. Произошло именно то, что в драматургии именуется немой сценой. Выразительность сцены заставила бы позеленеть от зависти любого знаменитого режиссера. Откровенность же сцены сией была вполне в духе нашего смелого времени. Первой обрела дар речи та сторона любовного треугольника, которая в этот момент, как бы это выразиться, занимала наиболее активную жизненную позицию. Сторона оказалась крепким приятным парнем лет тридцати. - Явление следующее: те же и муж, - невозмутимо и даже назидательно произнес он, мельком взглянув на Володю, прямо в лицо Володиной же жене, не меняя при этом упомянутой позиции. После этой сакраментальной формулы он, однако, счел приличествующим позицию сменить, и невозмутимо уселся на краю постели. Жена задернула простыню и закрыла глаза: спряталась. Она не умела так быстро применяться к неожиданным обстоятельствам. - Та-ак, - якобы со смыслом, а на самом деле абсолютно бессмысленно произнес Володя другую сакраментальную формулу подобных ситуаций, и умолк, потому что никакого дальнейшего текста не мог придумать. Гость, если можно его так назвать, пришел ему на помощь. - Могу в утешение рассказать анекдот, - непринужденно обратился он, разряжая своей непринужденностью обстановку. - В одесском суде слушается дело о разводе. Вопрос мужу: так почему вы все-таки разводитесь? Она меня кретином обозвала, отвечает муж. Ну, разве это веская причина, укоризненно говорит судья. Она в контексте обозвала, упорствует муж. Это как, удивляется судья. А так: прихожу я домой, а она в постели со здоровенным мужиком, увидела меня и говорит: смотри, кретин, как это делается. В своей вполне эффектной мускулистой мужественности он встал и, сделав шаг навстречу, протянул Володе руку: - Саша. - И, видя, что руки навстречу не протягивается, показал большой палец: - И я вот такой парень! Жена полуистерично хихикнула и открыла глаза. - Сука, - просипел Володя. - Совет да любовь, - пискнул он. - Дай даме одеться, она стесняется, - сказал Саша. - Ну что, он лучше? - яростно пропел Володя. На лице жены отразилось очевидное ему самому: конечно лучше. - Конечно лучше, - подтвердил Саша, разведя руками, расправил плечи, выпятил грудь и бросил взгляд на себя вниз. Оглушенный Володя поведал искренне: - Встречу - убью! - и выкатился вон, грохнув дверьми - прощальный орудийный залп над бренными останками когдатошного семейного счастья. Внизу он прошел мимо замдиректорской машины, совершенно не имея в сознании, зачем он в этот час очутился дома и почему. Ноги двигались куда-то сами по себе, он шел на автопилоте, и заложенная программа уткнула курс в родимую, свою, спокойную шашлычную. Под тентом излюбленной шашлычной Володя и был прихвачен с бутылкой вина (купленного у магазина за двенадцать ре) безжалостными дружинниками. Сопровождаемый в отделение, он не мог видеть на тенистой дорожке у кронверка знакомую фигуру, провожающую его холодным дальнозорким взглядом. Следствием явился штраф и довольно позорное сообщение на работу, как нельзя более некстати. Город, на равнодушие которого он недавно жаловался, стал выталкивать его ощутимо, как вода пробку. - Как же я туда попаду? - спросил он Звягина. - Лет мне сорок, английский практически не знаю, инженеры моей квалификации не больно там и нужны… кто меня впустит? - Заруби себе на носу простую истину: мы нигде никому не нужны. - А что ж делать? - А спроси себя: а они тебе нужны? Ясно, что ты хочешь взять. А что ты хочешь д а т ь? - Перед консульством толпа… и анкет-то нет, к близким родственникам по два года ждут въезда… - Заруби вторую простую истину: чтоб ты был кому нужен - сделайся нужным. Чтоб другие были нужны тебе - при этом условии ты можешь сделаться нужным им. - У меня нет оснований для постоянки… А отсюда на работу в какую-то фирму устроиться - как?.. - У тебя и денег нету. - Нету. На зарплату можно купить пятнадцать долларов, да и те по закону вывезти нельзя. - А ты пойди к американскому посольству, разбегись и стукнись головой об стенку, - посоветовал Звягин. - И что будет? - простодушно заинтересовался Володя. - Если пробьешь ее - окажешься на американской территории, - объяснил Звягип. Володя обиделся. - Я не прошу никакой помощи… - Да уж, твоим гарантом я выступать не могу. И веса в сенатской комиссии у меня недостаточно, боюсь. Что - хотел насладиться видом мира с горной вершины, да рюкзачок тяжеловат и стенка крутовата? - Я работы не боюсь. - Ты лямку тянуть не боишься. А автономного плавания - боишься. Не приучен. Короче - лезь в долги, иди на интенсив английского, когда устроишься - позвони. Могу кинуть адресок. Володя устроился на курсы до удивления оперативно - и позвонил, разумеется. - Ну - еще не придумал, как туда попасть? - Нет… - Ну не балда ли. Приезжай к шести в Катькин садик. И под памятником императрице, не спрашивающей советов, как вздеть на свою немецкую голову российскую корону, он поведал несчастному советскому мышонку почтенного возраста, что всех делов - устроиться на работу в контору, которая может выписать командировку в США - и на как можно более длительный срок. При доверительных отношениях - конторе ведь это ничего не стоит. - А на что я там буду жить? Валюты не дадут… И права работать там у меня не будет… - Тебе Америку в бумажку завернуть, или так кушать будешь? Потолкаешься в Нью-Йорке среди наших эмигрантов, поешь супцу для бедных, поночуешь в ночлежках, схватишься за любую поганую временную работенку у мелкого хозяйчика - что-нибудь всегда подвернется. Стоишь чего-то - поднимешься. Не стоишь - ну, значит ты дерьмо, и так тебе и надо. Возвращайся обратно и ищи работу вроде прежней. Останется ли к тому времени выпивка и закуска - не обещаю. - А что вы сами-то не едете, Леонид Борисович? - Надоест - уеду, - пожал плечами Звягин. - Мне-то лично интересно именно здесь. Дети, правда… Посмотрим. - А билет? Загранпаспорт нужен, а потом еще очередь на год… - Иди продавцом в кооператив! Лови собак на шапки! Жри хлеб с водой и, копи деньги! Толкайся в очередях, собирай слухи, суй взятки, заводи связи! Ты, парень, из тех, кого в парашютный люк надо вышибать пинком под зад! О, как вы все мне надоели!.. - Кто - все?.. - Недоделки. Кооператив помещался в нежилом подвале. Дом выглядел сущим бараком, пережившим все наводнения и пожары Санкт-Петербурга, но подвальная дверь была бронирована и поблескивала хромировкой сейфовских замков. - Мне бы Александра Ивановича, - просительно сказал Володя, когда после долгих звонков звучно переговорили между собой запоры и усатый толстяк в грязном фартуке мрачно воззрился на него. В Александре Ивановиче роста было два метра ровно, и кавалергардские бакенбарды его мели люстру, когда он двигался по кабинетику. Под люстрой тосковал прохиндейского вида работяга и подвергался экзекуции. - Запомни, - гудел Александр Иванович (а ведь ему не больше тридцати двух-трех, подумал Володя), - мнений здесь существует два: одно - мое, второе - неправильное. Понял, Борис? - Понял, Александр Иванович, - изнывая от усердия, отвечал прохиндей. - За испорченные оттиски вычитаю с тебя. За краски, за бумагу и за потраченное время. И премию на месяц замораживаю. - Так точно, Александр Иванович, - убито кивал тот. - Сколько я тебе обычно плачу? - Семьсот рублей. - Врешь! Ты в среднем восемьсот тридцать-восемьсот пятьдесят получаешь! За что? - За работу… - За что?! - Ну… чтобы все було как надо… - А за как не надо - что? - Не должен получать… - И запомни: еще раз - и вылетишь с треском, и ни одна контора тебя не возьмет! Ты меня знаешь. Прогнав нерадивого работника заглаживать грехи, босс уселся за потрепанный стол и сидя протянул руку Володе: - Садитесь. Леонид Борисович мне о вас говорил. - Подумал; крикнул: Машенька! Свари-ка нам кофейку. Нет, в бункер подай. В "бункере" (диваны, зеркала, рядом - весьма шикарная ванная) он угостил Володю "Кэмелом", плеснул кальвадоса из треугольной бутылки; взял быка за рога: - Значит, так. Я тебя оформляю. Сейчас напишешь заявление, я подпишу. Трудовая с собой? Портишь нам процент непенсионеров, но уж… Леонид Борисович просил. Командировку сделаю на полгода. До этого несколько месяцев будешь работать, раньше все равно не оформишься. Получать будешь двести рублей. Разницу - расписываешься в ведомости и отдаешь мне. Это, я думаю, ясно? - Ясно, - сказал Володя с чувством благодарной зависимости. - Теперь так. Мы тебе даем с нашего счета валюту на командировочные. Три тысячи долларов. На это составляем потом отдельный договор: в случае невыполнения командировочного задания ты обязуешься вернуть все до последнего цента в течение года. Через год после того, как окажешься в Штатах, три тысячи кладешь на наш счет. Понятно? - Не совсем, - признался сбитый с толку путешественник. - Мне, как ты понимаешь, тоже нет никакого интереса брать неизвестно кого с улицы и его отправлять в Америку так, за здорово живешь. Верно? Я тебе такую услугу оказываю. Такая услуга стоит денег, ты со мной согласен? - Согласен. - Ну вот. Если не отдаешь - достанем тебя через Интерпол, и платишь по суду плюс судебные издержки, либо садишься там, а самое верное - высылаешься к чертям обратно, и садишься уже здесь. Понял? Так что ты это обдумай. Это мое условие. - Так а те три тысячи, что даете… - Остаются нам. Согласись, это небольшая сумма для американца за то, что он окажется в Америке. - А с чего же отдам-то?.. - Заработаешь. Учти еще: с очередью на билеты - поможем. Я тебе помогу. Своими связями. Это - тоже стоит, правда? И пойми еще: у меня работают люди, твоя командировка тайной ни для кого не останется, - это тоже трудности для меня, так? Согласен - пиши заявление. Нет - значит, разошлись, как в море корабли. Ветреным и солнечным октябрьским утром он позвонил с Московского вокзала: - У меня два часа до поезда, Леня. Завтра утром - авиацию в воздух! - Сейчас возьму такси, - сказал Звягин. Володя похудел сильно, скулы и подбородок выдавались жестко, короткая стрижка скрадывала пролысинку; он полегчал в движениях и потяжелел в жестах. В том, как прислонился к цоколю вокзала, как подставил лицо легкому осеннему солнцу, сквозило что-то новое, иное. Жирок слез с души, оценил Звягин. Не только с тела. - Помолодел, - сказал он. Толкнул носком сияющей туфли портфель: - Весь багаж? - Впервые в жизни я ничего не боюсь, - сказал Володя. - Хочу - вернусь обратно, хочу - останусь там, хочу - свалю еще куда-нибудь. В матросы наймусь. Сигаретами буду в Италии торговать. Свою фирму организую. Фиктивно женюсь. В пустыню поеду верблюдов пасти! - закричал он. - Невероятное чувство - разорвать цепи и стать полным хозяином своей жизни! - Цепь… - пожал плечами Звягин, ухмыляясь. - Веревочка от покупки в универсальном магазине. Чтоб быть хозяином своей жизни, надо рвать цепи ежедневно, - не удержался он от очередной глубокомысленной сентенции. - А знаешь, что она сказала мне, когда успокоилась? - поведал Володя, разумея под "ней" жену. - Что извелась за много лет, каждый день готовясь к расставанию и чему угодно, и рада, что все, наконец, произошло таким образом. Еще несколько лет такой неопределенности, сказала, ее б с ума свели. Для детей… - сказал он и замолчал. - Для детей все сделаю! Одену, жратву с оказией передавать буду, деньги для валютного магазина… Не мог оставаться больше. Чем хочешь клянусь!.. Сказал им - на полгода в командировку. Так радовались… А там… там посмотрим еще, как все сложится. Еще и благодарны, и рады будут… - он развернул перед мысленным взором веер возможных перспектив. - Жаль на тебе шляпы нет, - закончил неожиданно. - Почему? - Выкинул бы. На рельсы. Открыли двери вагонов, проводницы вышли на перрон: посадка началась. Отрешенным лицом Володя был уже не здесь - далеко. - Кстати - к тому счету прибавь четыреста долларов, - неожиданно приказал Звягин. - Положишь в приличный банк на мое имя. - К-хм?! - сказал Володя. - Конечно, пожалуйста, - сказал он. - А… за что? - спросил он. - За все, - решительно, но туманно ответил Звягин. Его ужасно подмывало сказать, что, мол, друг любезный, за услуги двух валютных профессионалов тебе и твоей жене, все, мол, мои валютные запасы, полученные за пользование фирмачей и некоторых дельцов, и ухнули; и посмотреть, какая у Володи сделается при этом рожа. Жаль даже, что приходилось себе отказать в столь славном и невинном удовольствии. Да ладно уж, лети себе, голубь мира, граната учебная, кой-чему наученная. Вечером косился на телефон. "Лучше счастливый где-то, чем несчастный здесь", - утешил себя, и позвонил Володиной бывшей жене: - Володя просил, если понадобится помочь, чем бы то ни было, то я всегда сделаю… запишите телефон… Дух его, признаться, был несколько смущен. И все же - он был доволен собой. В очередной раз чужое желание исполнилось его волей. Когда жена вернулась с родительского собрания, спросил: - Ира, что сказал этот? О действии? - Кто? - Ну, англичанин. - Который? - Поэт. - Вильям Блейк? - Именно. - Он сказал: "Кто желает, но не действует, тот плодит чуму". - Именно. Вполне приемлемая эпидемиологическая теория. А ты знаешь, кто такой был Варвик - делатель королей? - Как звали доктора Ватсона? - спросил Звягин. Сын удивленно задумался. Они шествовали вдоль пестрого овощного ряда по Кузнечному рынку, похожие скорее на братьев: один уже вполне возмужал, но второй не собирался стареть. - Знаменитый друг Шерлока Холмса носил имя Джеймс, - сказал Звягин, нацеливаясь на тугие атласные помидоры. - Читайте "Человека с рассеченной губой". Нам два кило, красавица. Открой сумку с яблоками, Юра. В завершение базарного утра они купили два гладиолуса: лимонный и пурпурно-черный. Выходя в уличную толчею у метро, Звягин продолжил давешний разговор: - Эта нераскрытая история чем-то напоминает мне логические загадки, которыми мы баловались в школе… - проговорил он. - Например, человек заходит в кафе и просит у буфетчицы стакан воды. Та вдруг хватает поднос и бьет по стойке. Человек говорит: "Спасибо", поворачивается и уходит. В чем тут дело? Наводящие вопросы следует задавать так, чтобы предполагался однозначный ответ "да" или "нет". Отгадаешь? - Он обиделся? - спросил Юра. - Нет. - Это был пароль и отзыв? - Нет. - Они были раньше знакомы? - Нет. Ну, товарищ стажер, какой же из вас следователь, если не можете решить детскую задачку? Юра перекинул сумку в другую руку, посопел: - Он хотел пить? - Нет. - Но ему что-то надо было? - Да. Проходя мимо пиццерии. Юра невольно покосился на вход, словно там могла открыться отгадка. Расстояние до дому сокращалось, и петли вопросов сужались. - А с ним вообще было все в порядке? - Нет. Уже в лифте Юра подпрыгнул и закричал: - Значит, ему что стакан воды, что испуг - одинаково?! И получил одно вместо другого! Он икал и хотел избавиться от икоты - так? - Наконец-то. - Открыв дверь, Звягин потянул носом и объявил: - Пирожки с капустой и салат из кальмаров. Рота, в столовую! Ставя цветы в синюю вазу, жена поинтересовалась: - А с чего ты решил про салат? Он ведь не пахнет. - Если в воскресное утро наша несовершеннолетняя дочь трудолюбиво варит рис, ты вчера купила майонез, в холодильнике пропадают кальмары, а я люблю все это вместе, то иной вывод невозможен. После обстоятельного завтрака интересы семьи разделились: дочка отправилась к подруге, сын плюхнулся в кресло перед телевизором, жена взялась за пылесос, а Звягин встал перед окном, сунул руки в карманы и заскучал. - Юра, - рассеянно сказал он, не оборачиваясь, - а по твоему виду перенапряжения незаметно… И как ты рассчитываешь за неделю, оставшуюся до конца практики, распутать свое дело? - Дело веду не я, - буркнул Юра. - Есть следователь, работает группа. - А ты получаешь зачет, и ладно? Если у нас врач-интерн не несет ответственности за результат - так что же, и лечить не надо? Некоторых это очень бы устроило. - Дело вообще тухлое, - вздохнул Юра. - Типичный глухарь. - Стоит учиться в МГУ и практиковаться в Ленинграде, чтобы ловить ваших глухарей. Ты через неделю отбудешь продолжать веселую жизнь столичного студента, а тот, кого вы не можете… - Послушай, - обиделся сын, - мне ведь не приходит в голову учить, скажем, тебя медицине… - Еще не хватало, - весело изумился Звягин. - …Почему же ты хочешь учить меня криминалистике, которую ты не знаешь? Я взрослый, ты не заметил? Ты уже научил меня, чему мог. - Значит, не научил, - посетовал ЗвягинКриминалистики я не знаю, верно. Зато знаю простую вещь: работа должна быть сделана. Ваша работа - найти его. Вот и все. - Ага, - сказал Юра. - Вот и все. Читайте детективы и смотрите по телеку "Следствие ведут знатоки" - и успех вам обеспечен. Только не забудь попросить преступника оставить следы. Потому что иногда, к сожалению, ухватиться абсолютно не за что. Бывают же у вас больные, которым не могут поставить диагноз? - На это есть хорошие диагносты. - Да? Тогда, может быть, ты решишь мою логическую задачку? - А что? - задето спросил Звягин. - Уверен, что не решу? Пошли погуляем, солнце выглянуло. Солнце положило бутылочные блики на Фонтанку, нагрело чугун решеток, высветило вдали голубой колпак Троицкого собора: бабье лето… Отчетливо стуча подкованными каблуками по граниту набережной, Звягин велел излагать подробно и по порядку. Он видимо наслаждался предстоящей игрой. (Наверное, геройсыщик живет в каждом мужчине до седых волос.) Сын тоном вещего кота, рассказывающего надоевшую сказку, начал: - Итак, в некотором царстве, в тридевятом государстве жили-были курсант мореходного училища и ученица ПТУ. Они познакомились на танцах и полюбили друг друга. Курсант стал моряком дальнего плавания, а девушка парикмахером. И сыграли они свадьбу. И родилась у них дочь. Скоро сказка сказывается, да нескоро дело делается-Моряк вырос до старшего механика сухогруза, а жена работала мастером в дамском салоне с обширной клиентурой. И купили они трехкомнатный кооператив. А дочке исполнилось десять лет. И жили они в мире и достатке, и все было хорошо. И вот тут, - Юра пнул валявшийся спичечный коробок, - сказка кончается, и начинается история странная и скверная. Его мать с серьезным диагнозом попала в клинику. Требовалась срочная операция, причем риск был большой. Жена вызвала его из рейса радиограммой. Он прилетел, в тот же день дал хирургу согласие на операцию, и назавтра же ее оперировали, очень удачно. Он рассчитывал пробыть еще три-четыре дня и вернуться на судно в следующем порту. Следующим утром жена встала в шесть часов - как обычно, когда работала в первую смену, с половины восьмого. Приготовила завтрак, разбудила дочку, поцеловала мужа и ушла в пять минут восьмого. Муж посидел с дочкой, пока она завтракала и собиралась, в двадцать минут девятого помахал ей из окна: занятия начинаются в девять, но школа сравнительно далеко. Он был в прекрасном настроении, шутил. К четырем часам собирался поехать к матери в больницу. В начале одиннадцатого старушка из соседней квартиры развешивала в лоджии вещи проветривать. Их лоджии рядом, разделены перегородкой. Она слышала, как у соседей бурно спорят о чем-то двое мужчин. Из любопытства заглянула за перегородку: соседская дверь в лоджию была открыта, но завешена занавеской. Слов она не разобрала, слышит неважно. Потом голоса разом умолкли. Жена, договорившись в парикмахерской, что часть записанных к ней клиенток обслужат подруги, вернулась домой около часу дня, зайдя по дороге к знакомой заведующей стола заказов и в универсам. На звонок муж дверь не отворил. Она открыла своими ключами и вошла. Муж не отозвался, она сделала несколько шагов через прихожую и увидела его, лежащего ничком на полу в гостиной. Сначала она не поняла, потом с криком бросилась к нему: он был мертв, под головой растеклась кровь. Через минуту-две (по ее словам), в ужасе не веря происшедшему, она выбежала во двор к телефону-автомату и вызвала "скорую", а затем милицию. Приехав, мы застали на месте происшествия следующее. Он лежал ногами к двери, головой к центру комнаты. Удар был нанесен в правую височную область головы. В ране обнаружены следы стекла. Осколки тяжелой хрустальной вазы валялись рядом. Согласно экспертизе смерть наступила между десятью и одиннадцатью часами утра. На столе были остатки завтрака на двоих - две чашки, тарелки, чайник, сахарница, обрезки ветчины, хлебные крошки. Пачка сигарет "Пегас" и окурки той же марки в пепельнице. Одет он был в домашние вельветовые джинсы и шерстяную рубашку. В карманах - ничего. Никаких следов насилия, кроме этой раны, на теле не было. Никаких следов борьбы, беспорядка в комнате не было. Никаких улик типа оторванных пуговиц, потерянных трамвайных билетов, характерного прикуса на окурках - не было. Тронуто из вещей ничего не было. А самое главное никаких отпечатков пальцев и следов обуви тоже не было! Ни-ка-ких! Ни на вазе, ни на чашке - нигде. Вот такая картина. А теперь остается найти убийцу. - Н-да, - сказал ЗвягинПридется найти. А то что же: стер за собой пальчики, прошелся по полу носовым платком, - и поминай как звали? Слишком просто захотел отделаться. Кстати, кухонное полотенце или половая тряпка не пропадали? - Нет. Они перешли мост и двигались сейчас по Московскому проспекту к Обводному. Звягин расстегнул плащ и сощурился. Молчал, вживаясь в роль. - Надо представить себе реально дом, квартиру… Опишика, - попросил он. - Хороший район. Огромный четырнадцатиэтажный дом квартир на тысячу. Подъезд закрывается, трехзначный цифровой код. Два лифта. Седьмой этаж. Дверь направо от лифта. В двери глазок, два надежных замка, цепочка. Трехкомнатная квартира с улучшенной планировкой и встроенной мебелью в прихожей. Комнаты изолированные, большая кухня, в ванной и туалете кафель. Паркетные полы. Спальня выходит на северо-запад, на улицу, кухня, детская и гостиная - на юго-восток, во двор. Звукоизоляция приличная… - Ладно, давай гостиную. - Девятнадцать квадратных метров. Окно и стеклянная дверь в лоджию напротив входа. Вдоль стены слева до окна - полированная "стенка": там фарфор-хрусталь, магнитофон, книги. Справа у окна телевизор, справа от двери - большой угловой диван, перед ним - низкий длинный стол типа журнального, за ним и завтракали. На стене маска черного дерева и икона начала века. Хрустальная люстра. - А где обычно стояла ваза, которой его ударили? - На столе. - Жена, вернувшись, открыла оба замка? - Нет. Язычок одного был защелкнут, а второй открыт. Как обычно, когда кто-то дома. - Окна, форточки - закрыты? - Дверь в лоджию и форточки в кухне и детской открыты и закреплены специально приделанными крючками. - Итак, - подытожил Звягин, - вырисовывается следующее. Гость вошел в подъезд - знал код, или кто-то из жильцов как раз входил-выходил. Поднялся на лифте. Позвонил в дверь. Хозяин посмотрел в глазок, впустил его. Они позавтракали. Возник тяжелый разговор, спор. Гость ударил его вазой по голове. Увидел, что он мертв. Стер возможные отпечатки пальцев, протер возможные следы на полу и вышел, защелкнув за собой замок. Первое. Гость пришел без намерения его убить. Иначе воспользовался бы не вазой, а другим оружием. Второе. Гость рассудителен и хладнокровен. Совершив убийство, постарался замести следы. Третье. У них возникло крупное разногласие по серьезному поводу. Прийти в такую ярость, чтоб бить человека вазой по голове, из-за мелочи может только пьяный или психопат. Но пьяный утром хочет опохмелиться, а не есть, психопат же не сообразит стереть следы, он будет близок к невменяемости. Для начала опросим всех соседей по подъезду, детей, пенсионеров: видел ли кто-нибудь незнакомого мужчину, в дверях, в лифте, на лестнице. - Само собой. Опрошены буквально все. Никто ничего определенного не видел и не слышал. Дом заселен всего два года назад, большинство жильцов друг друга не знает. А людей ходит много. - Ждал ли убитый кого-нибудь в то утро? - Нет. Жена говорит, что он собирался до ее прихода починить воздушную вытяжку над газовой плитой. - Кто же это в принципе мог быть? Порассуждаем. Этот человек знал, что хозяин на несколько дней вернулся с моря домой. Это какой-то его знакомый, или же сказал о себе, что он от знакомого. Иначе с чего приглашать его в дом и кормить завтраком. Кому еще можно открыть дверь? Почтальону, сантехнику, монтеру, врачу. Но они не станут ни завтракать, ни, тем более, убивать. Однако спокойнее проверить: Ленэнерго, санэпидемстанцию, бытовое обслуживание, - никто в то утро не мог там оказаться? - У тебя широкий охват, - покачал головой Юра. - Легко сказать. Но мы действительно проверили: нет, никого не было. - Молодцы, - сказал ЗвягинДавай теперь очертим круг всех, кто знал об его возвращении. Мать. Врач в больнице. Диспетчерская служба пароходства, очевидно. Навернякаподруги жены в парикмахерской, она просила ее подменить. Коекто из соседей, видимо. Родственники в Ленинграде у, него еще были? - Нет. - Жена кому-нибудь еще говорила об его возвращении? - Нет. - А дочка? В каком она классе? - В четвертом. Тоже никому не говорила. Дети в школе обычно ничего не говорят о делах своей семьи, у них свои темы и интересы. - Все равно набирается довольно много народа. - И ни у кого из них нет никаких побудительных мотивов для убийства. Проверяли. Звягин снял плащ и перебросил через руку. Скривил угол прямого рта. - А каковы могут быть побудительные мотивы убийства? Хулиганство. Деньги. Месть. Страх разоблачения. Ревность. Любовь. Оскорбление. - Ваши действия? - безжалостно спросил Юра. - Первое. Был ли он когда-либо замешан в контрабанде. Если да остались ли связи. Второе. На каких судах работал раньше. Имел ли с кемнибудь по работе столкновения. Пострадал ли кто-нибудь из-за его принципиальности, скажем. Третье. Были ли у него враги. Кто ему когда-либо угрожал. Четвертое. Женщины. Не было ли у него романа с дамой, имеющей ревнивого мужа или поклонника. Пятое. Нет ли у него внебрачных детей. Шестое. Нет ли с кем романа у его жены, пока он в море. Седьмое. Есть ли у него долги. Если да то кому и сколько. Восьмое. У моряков часто постоянные знакомства в комиссионках. Не было ли у него там подозрительных дел. Девятое. Играет ли в карты, склонен ли к финансовым аферам. Десятое. Был ли он когда-нибудь кем-нибудь обижен, ущемлен, обманут, обойден по службе. Ну как? - деловито спросил Звягин. - И выяснив все это, останется лишь узнать, кому стало известно, что он дома. - А ты не слишком широко раскидываешь сеть, пап? - поддел Юра. - Вместо того, чтобы выдать версию или хотя бы несколько версий, предлагаешь подозревать всех подряд? Так работать невозможно. Тебе придется полгорода перетрясти. Это не наши методы. - Смотрел я в детстве такое кино - "Кто вы, доктор Зорге?". Среди прочего там показывалось, как японская контрразведка вычислила его, бывшего, казалось, вне всяких подозрений. Они просто составили схему, в которую включили абсолютно всех, кто мог иметь какое-то отношение к утечке информации. И скрупулезно прорабатывали каждую кандидатуру. Только и всего. - Только и всего, - сказал сын. - Странно, что когда ты смотришь кино про врачей, то воспринимаешь его не как руководство к действию, а как повод для издевок над нелепицами. "Только и всего". Один пустяк - по этому делу у нас чуть-чуть меньше людей и средств, чем у японской контрразведки для охраны государственных тайн. Можно обратить на это внимание Литейного, но боюсь, что он нас не поймет. - Пинкертоны! - рассердился отец. - Не могут найти убийцу, а в оправдание приводят доводы, что у них меньше сил, чем у японской контрразведки! Тогда перечитай "Шерлока Холмса" и определи преступника: нет следов и ничего не взято - значит, он умный и богатый, скорее всего академик, причем интересуется моряками. И иди арестовывать академикагидролога. - Ну я ведь тебе не советую вместо учебника по анатомии читать "Доктора Айболита", - расстроился Юра. - По существу - на мои предложения ответы есть? - Представь себе. По-твоему, мы зря шестнадцать суток землю роем? Он был очень спокойный, уравновешенный, миролюбивый человек, несколько пассивный даже, как утверждают. Осторожен, дисциплинирован, никогда не нарушал никаких правил, со всеми жил в мире. Честен. Морально устойчив, что называется. Ничего подозрительного, ничего предосудительного за ним не водилось. Никаких врагов, никаких обид. Короче - ни один из перечисленных тобой пунктов не подходит. По железнодорожному мосту над Обводным погромыхивая тянулся дневной поезд "Ленинград - Москва". Звягин проводил его взглядом, сказал: - Кто-то мог ему завидовать. Просить деньги в долг. Напомнить о какой-нибудь услуге, которую некогда оказал. - Проверяли. Не подходит. - Хм. А скажи-ка, моряки обычно страхуют жизнь, - он был застрахован? - На десять тысяч. - Деньги, очевидно, получит жена? - Семья. - А тебе не кажется странным, что жена после "скорой" вызвала милицию? Обычно в таких случаях милицию вызывает сама "скорая" по прибытии на место. Смотри: она еще не верит, что муж умер, в ужасе надеется вернуть его к жизни, зовет врачей, - мысль о милиции должна прийти позднее. В каком она была состоянии, когда вы приехали? - Истерика… "Скорая" успела тут же, ей дали нашатырь, накапали каких-то капель. - Видишь. В первые минуты такого потрясения человек парализован горем, он еще не в состоянии думать о преступнике, розыске, мести… Считаю этот ее поступок психологически малодостоверным. Словно она заранее знала о случившемся… Предлагаю версию: у нее есть никому не известный партнер, подчинивший ее своей воле, который и убил, чтоб жениться на ней и завладеть всем добром. - "Леди Макбет Мценского уезда". Ясно. Мой шеф очень одобрил бы ход твоих рассуждений. Это тоже отработано. Нет. - Точно ли? - Женщина не может скрыть от подруг, с которыми работает годами, своих чувств при приезде мужа и в его отсутствие. Она натура открытая, говорлива, общительна, и чтобы никто в парикмахерской, где они вечно откровенничают о своих женских делах, ни о чем даже не догадывался - невозможно. - Стоп, - резко сказал Звягин. - Он наследует матери, так? Может быть еще кто-то, кто в случае его смерти получает ее имущество? Его десятилетняя дочь, а еще? Есть у матери близкий человек? Нет ли у нее чего-нибудь редкого и ценного, вроде старинной вазы, например, стоимости которой она сама даже не представляет? А? - Красивая версия, - оцепил сын. - Изящная. Но ссора из-за наследства распространенный вариант, к сожалению. Имущество матери довольно скромное, в больнице она составила завещание на сына, и никого у нее больше на свете нет. Отработано. - Трудный у вас хлеб, - признал Звягин"Доверяй, но проверяй". Даже родных, для кого это трагедия… - А что делать. Бывает всякое. Когда вы проводите больному такие процедуры, что он от боли зеленеет - для его же пользы стараетесь. Иногда и мы касаемся больных мест - чтоб излечить от большего зла. - Красиво говоришь, стажер… Ну, и что вы теперь предпринимаете? - Ищем, - дипломатично отвечал Юра. Огромный фургон, с ревом газуя перед светофором, обдал их черными клубами выхлопа. - Никаких условий для воскресной прогулки, - зло сказал Звягин. - Чему ты улыбаешься - что я еще не сказал тебе, кто убил?! - Ты очень правильно рассуждал, - утешил Юра. Игра игрой, но Звягин завелся, и сыновнее утешение лишь подлило масла в огонь. Дома он постоял, посвистывая, перед книжными полками, вытащил Честертона, Конан-Дойдя и Сименона и повалился на диван. - Па-апа, - протянула дочка, - вот не думала, что ты способен на такое мелкое чувство, как зависть. Ты что, завидуешь Юрке, что он у нас сыщик? Хочешь и здесь доказать свое превосходство? - Стоит ли доказывать неоспоримые истины, - хмыкнул Звягин, с комфортом задирая ноги на подлокотник. - Спустилась бы ты лучше в магазин за молоком. Дочка самолюбиво вздернула носик и, выражая всем видом полную независимость, проследовала на кухню. "И "Турецкий марш" свистит", - донесся до Звягина ее фискальный доклад - "Юркино преступление решил расследовать, вот увидишь". Жена явилась пред очи Звягина несравненно раньше, чем была прочитана первая страница. - Ты мало похожа на молоко, которое я просил, - удивился Звягин. Подумал и добавил: - Разве что на закипающее. - Леня, - взвилась она, - охотиться за преступниками я тебе не дам. Я со всеми твоими выходками мирилась, но бегать по крышам за убийцами и лезть на ножи я тебе не позволю. Все! - Я что, не могу в свободный вечер Конан-Дойля почитать? - пожаловался Звягин. - Когда ты чем-то помогаешь людям - это одно. Но чтобы ловить преступников, существует милиция. Хватит с меня того, что Юрка выбрал себе такую профессию, я ночей не сплю. - То-то я тебя по утрам бужу - будильника ты не слышишь, - поддакнул Звягин. - Пожалуйста, прекрати паясничать! Это мое последнее слово! - Она содрала с себя передник, швырнула на пол и ушла, хлопнув дверью спальни. - Светка, - скомандовал Звягин дочери, - даю вводную: повар выбыл из строя, обед должен быть подан в срок и личный состав накормлен. Приступай по кухне. - А молоко? - Юрка сходит. - И Звягин отправился в спальню мириться с женой. Дочка подняла брошенный передник, оглянулась и, пройдя на цыпочках, приложила ухо к двери. От которой и была оттащена за короткую светлую стрижку морально устойчивым старшим братом. - Мало я тебя учил не подслушивать? - грозно вопросил он на кухне.Давай обед доготавливай, есть охота. - Болтун, - последовал высокомерный ответ. - Отцу завтра на суточное дежурство, а он теперь о чем думать будет? У него, по-твоему, своих проблем мало? Не думаю, чтобы следователю полагалось трепаться дома о том, чем занимается уголовный розыск! Хорошая совместная трапеза, как давно замечено, весьма способствует умиротворению и взаимопониманию. После обеда Звягин миролюбиво подмигнул жене и уселся за ее рабочий стол, включив настольную лампу. - Какими достижениями в английском языке порадуют нынче твои вундеркинды? - придвинул пачку тетрадей, раскрыл: - Та-ак, план сочинения "Моя семья"; мой папа, моя мама, кем работает… знакомо. Доверишь? - взял красный карандаш. - Уж чего ты не знаешь, так это английского, - еще сердясь, сказала жена. - Охоту отбили, - вздохнул Звягин. - Семь лет в школе, три в институте, а куда его употребить? - Как же ты собираешься проверять? -ворчливо отозвалась она. - Не в первый раз. В пределах пятого-то класса я благодаря тебе давно им овладел, - уверил он. - Демонстрирую: Пит хэз а мэп. Афтэ брэкфэст. Годится? На четвертой тетради он вдруг задумался, глядя в пространство. Выстучал пальцами по полированной крышке стола знакомый мотив. Поцокал языком. Поднялся. В прихожей сын болтал по телефону. Звягин, косясь на него, принялся надраивать и без того сияющие туфли. - Юра, - произнес он небрежно, - хочешь пари? - Какое? - Сейчас шестнадцать пятьдесят две, воскресенье. Ровно через неделю я дам тебе ответ по вашему делу. - И можно будет подходить и брать тепленького преступника? - Можно будет. Одно условие: матери ни звука. - Пап, - сказал Юра, - ты как маленький, честное слово. - Ставлю свой "Роллекс" с музыкой, - Звягин потряс запястьем с часами.Мужской спор, ну? - Против чего? - подозрительно осведомился Юра. - Что с тебя взять… Когда женишься - привезешь сначала невесту в гости, познакомиться. Я-то, знаешь, думаю, что это ни к чему, но мать иногда очень переживает. Идет? - Возмутительно, - сказал Юра. - Боишься проиграть? - Да не нужен мне твой "Роллекс". - Ты его еще и не получишь. - Тем более. Противиться отцовскому напору всегда нелегко. - Светка! - позвал ЗвягинРазбей-ка, девушка, нам руки. - Не спорь с отцом, - мудро предостерегла девушка, - все равно проиграешь. Ты что, не знаешь его? - Разбивай! Звягин удовлетворенно ухмыльнулся и со значением посмотрел на часы: - Итак, шестнадцать пятьдесят семь. Неделя сроку. Отсчет времени пошел. Приступили. Дай мне, пожалуйста, адрес и фамилию этого несчастного стармеха. - Э-э, - покачал головой Юра. - Не имею права. В некотором роде служебная тайна. Ты сам двадцать лет погоны носил, понимаешь ведь. - Служебную тайну надо хранить, - одобрил Звягин. - Ладно, иди вынеси помойное ведро. Когда через пять минут сын вернулся, Звягин развлекал семью байками из жизни "скорой". Мельком спросил: - Кстати - как звали врача, приехавшего туда? Как он выглядел, не помнишь? - Не помню, - твердо ответил ЮраКажется, был в халате. А ниже халата ноги. Две. Нечестные приемчики, пап. - Сейчас будут честные, - кротко согласился Звягин и снял телефонную трубку. - Алло, центр? Звягин с двенадцатой станции. Илюха, ты? Вечер добрый. Слушай, две с половиной недели назад было убийство в квартире, черепно-мозговая, мужчина около тридцати пяти лет. Не помнишь, на твоем дежурстве? - Папа! - возмущенно возопил Юра. - А? Нет, это телевизор орет. Убавь звук, Юра. Не было? А кто тебя менял? Хазанов? Спасибо. Сын ошарашенно слушал. Светка хихикала. - "Скорая" знает все, - наставительно произнес Звягин, набирая номер.Сашка? Слушай вопрос… - он повторил данные. - Что, Заможенко выезжала? С девятой станции? Он позвонил еще раз и достал ручку: - Кораблестроителей сорок шесть, корпус первый, квартира двести шестьдесят четыре. Стрелков Александр Петрович… Жена спросила обеспокоенно: - Что это значит? Зачем тебе адрес? Леня! - Наш сын поспорил со мной, что я не смогу узнать адрес и фамилию пострадавшего, - безмятежно солгал Звягин. Повернувшись к сыну, успокоил: - Я мог сам приехать на этот вызов. Мог услышать от коллеги случайно. Не переживай, никакого нарушения тайны здесь нет. И чтобы окончательно успокоить жену, он убрал детективы обратно на полку. Отпарил брюки. Смешал эпоксидную смолу со специально принесенными металлическими опилками и этой массой надставил стершиеся каблуки - вместо набоек. Не насвистывал, не расхаживал по дому, не тянул холодное молоко через соломинку, - не проявлял никаких признаков, по которым жена безошибочно догадывалась об его очередном непредсказуемом увлечении. Не находя себе дела, вечером трепался по телефону со знакомым - против обыкновения долго. Знакомство случилось зимой - Звагин вез его с "падения на улице", когда тот, поскользнувшись в гололедицу, получил сотрясение мозга. Знакомый все рассказывал о своих головных болях и, поскольку работал в роно, о проблемах и выгодах школьной реформы. Последний понедельник месяца - день для "скорой" как правило неспокойный: получка и предшествующие выходные способствуют, так сказать, некоторой рассеянности на производстве. На первый вызов покатили прямо в девять утра - ранение стеклом на мебельной фабрике. Кровопотеря была большая, пострадавшая - тоненькая девчонка, отчаянно перепуганная, - выдала шок, и обычная работа начисто вытеснила у Звягина из головы все посторонние мысли. Не успели ее отвезти, только отзвонились по рации, - следующий выезд: "придавило плитой". Парень распластался на полу цеха, как тряпичная кукла, жили только его глаза - огромные и молящие. Безмолвная толпа расступилась. Переложить на носилки. Задвинуть в салон - машину загнали прямо в цех. Врач и два фельдшера - шесть рук: ножницы срезают одежду, лохмотья на пол; рауш-наркоз; интубируем (не идет трубка в трахею, не идет, пошла); отсос; листенон в вену; заработал "Полинаркон", задышал; подключичный катетер, капельница; давление по нулям, растет, порядок, растет; шинируем… - На Костюшко, Витек. Быстро поедем. Воет сирена, на виражах со звоном вылетают флаконы из держателей, хрустят в пакете пустые ампулы - полная пригоршня набралась. Сутки только начались - уже второй халат в крови, снова менять. По возвращении на станцию, глядя сверху из окна, как фельдшер моет распахнутый салон, Звягин определенно пообещал себе никогда в жизни чужими делами больше не заниматься. Пусть ими занимаются те, кому на работе делать нечего. И ровно через сутки он звонил в дверь квартиры, так хорошо знакомой ему по Юриному описанию. - Звягин, - коротко представился он. - Принимаю участие в следствии. - Эта обдуманная фраза не содержала в себе прямой лжи, вполне объясняя его визит. Наверное, вид Звягина соответствовал представлению женщины об орле-сыщике (каковым он сейчас в глубине души себя и чувствовал): - Входите. И, как всегда бывает, встреча с живым человеком превратила абстрактную задачу в конкретную жизненную ситуацию: игра стала действительностью, пути назад не было. - Можно осмотреть гостиную? - Пожалуйста… Она была еще молода, красива резкой грубоватой красотой - крупной лепки лицо, крупная полнеющая фигура. Ощущалась в ней спокойная жесткость, рожденная осознанием потери и грядущих тягот женской жизни. Судьба ее не баловала, всего приходилось добиваться самим, а вот теперь мужа не стало, и надо жить дальше и поднимать дочку. - Ваза стояла здесь? - зачем-то спросил Звягин, указывая на стол. - Да, - подтвердила она то, что он и так знал от Юры. - Скажите, у него были в доме приятели? К вам иногда заходил в гости кто-нибудь из соседей? - Соседка с десятого этажа. Она в то утро была на работе. К нему еще иногда заходил Коля Брагин, из двести девяностой квартиры. Он тоже моряк. - Сейчас в рейсе? - Нет, дома. - А кто из соседей знал, что ваш муж вернулся? - В соседней квартире на площадке, у лифта увиделись. А так, вроде, больше никто. Извините, - она вышла, и Звягин услышал из другой комнаты: "Алиса, тебе через полчаса на фигурное катание! Опять по английскому тройка будет!" - Школьные проблемы? - спросил Звягин, входя к ним. М-да, была типичная современная благополучная семья: единственный ребенок, которого загоняют в английскую спецшколу и на фигурное катание, гордясь перед друзьями успехами отпрыска. Девочка ничего не знала: ей сказали, что отец вернулся на корабль… Проявившему интерес Звягину рассказали о школьной программе, поделились надеждами и успехами, даже показали тетрадки, которые с первого класса хранились в шкафу, аккуратно собранные в пачки и перевязанные ленточками разных цветов: "На память". Очевидно, будущее дочери являлось теперь главным интересом в семье… Брагин оказался жизнерадостным пузаном, но узнав, по какому вопросу гость, явно встревожился. - Я ведь уже давал показания, - сказал он, не пуская Звягина дальше прихожей. - Необходимо уточнить. - (Боится. Явно боится!) - Вы знали, что Стрелков дома? - Нет. - Где вы были в то утро? - Дома. Я. А жена на работе. - И никуда не выходили? - Нет. - Что вы слышали между десятью и одиннадцатью часами? - Ничего не слышал. Смотрел телевизор. - Какую передачу? К разговору подключилась жена Брагина, эдакая агрессивная запятая в кудельках: - Мы уже все рассказали, сколько можно повторять! Ходят тут, допытываются… Что, Коля его убил, что ли? Следователи… - Леночка, - заюлил Брагин, - не надо раздражаться. Мы с товарищем поговорим на лестнице, - он сунул ноги в туфли. - Только недолго! Обед стынет! Пройдя мимо лифта, они вышли на балкон, второй выход с которого вел на черную лестницу. Оглянувшись, Брагин вполголоса укоризненно сказал: - Я ведь просил вашего коллегу… А вы теперь опять. При жене… - Ну, так как все было? Правду! - Я к ней зашел в половине десятого. А ушел в час. - К кому? - Синкевич Наталье Саввишне. - Вот! - сказал Звягин - Вот! Адрес? Приключения нойора Звягина - Квартира двести девяносто шесть. Этот же подъезд. - Она это может подтвердить? - Она уже и подтвердила. Только не ходите к ней сейчас, прошу вас! - Почему? Чтоб успеть ее предупредить? - Не надо так… У нее сейчас все дома, ну… Как мужчина мужчину, вы можете меня понять?.. - Тьфу, - сказал Звягин. - С этим вопросом обратитесь к ее мужу. Вежливый смешок в ответ: - Но ведь здесь нет уголовного нарушения?.. - Нет, - ответил Звягин. Он отчего-то повеселел. - Стрелков вообще часто заходил к вам домой? - Заходил иногда. Посидеть, поговорить, футбол там посмотреть по телеку… Как жалко парня, слов нет… Знать бы, какая сволочь это сделала… - Ладно, - сказал Звягин. - До свидания. Вечером он вернулся домой в самом бодром расположении духа. Где он был? Заехал в гости к тому самому знакомому из системы образования. Зачем? Да тот все жалуется на головные боли, - ну, поговорить, успокоить, пообещал достать ему ноотропил. Произошло неслыханное: жена потребовала номер телефона и позвонила с контрольной проверкой - действительно ли был там Звягин, сколько, и с какой целью. Подозрения точили ее. - Ира, - сказал Звягин, - ты мне льстишь. - То есть? - Когда жена звонит кому-то, выясняя, был ли там ее муж, это понимают однозначно: он подозревается в измене. А ничто так не льстит мужчине, как обвинение в любвеобильности. Мир был восстановлен - хрупкий, как весенняя льдина. Собственному сыну Звягин был вынужден назавтра назначить свидание вне дома - в вестибюле Пушкинского театра (на улице хлестал обложной дождь). - Юра, - обратился он, стряхивая воду с плаща, - вынужден просить помощи. Сам бы проверил, но времени мало. Вот списочек, - вынул из кармана и развернул пять больших листов, исписанных с обеих сторон. - Что это за адреса? - спросил Юра недоуменно, облокотясь о закрытое окошко кассы. - Ты бы мог выяснить, не ограблены ли за последний годдва несколько из этих квартир? Я думаю, есть у вас подобная картотека? Сделаешь завтра? - Не уверен, - протянул Юра, шаркая ногой по мраморному полу. - Откуда, почему, как?.. - Пробежал глазами списокРазбросаны по всему городу… - Необходимо выяснить три момента: факт ограбления, пойманы ли воры, и целы ли дверные замки. - Что за странная акция? Ты что задумал? - Мы договорились лишних вопросов не задавать. - У нас не частная лавочка, - заявил Юра. - Расскажи, в чем дело,потребовал он. - И не подумаю, - отверг Звягин. И нанес удар ниже пояса: - Часто тебя родной отец о чем-то в жизни просил? Не переживай, - утешил, - если удастся, я тебе подарю результат, и практикант раскроет небывалое дело, заложив краеугольный камень в фундамент своей карьеры. Устраивает? В мучительном затруднении Юра наморщил лоб: - Но как я доложу это по начальству? - А как хочешь, - беззаботно отозвался ЗвягинЧтоб мой сын - да не нашел способ. Можешь ты вообще не докладывать? - Ну, папа, ты даешь. - Иных слов сын не нашел. На станции "скорой" три бригады купили вскладчину старенький телевизор в комнату отдыха, откуда Звягина и позвали вниз к телефону - сын справился с заданием и теперь звонил из автомата, соблюдая внутрисемейную конспирацию. - Есть! - закричал он возбужденно. - Не может быть, - лениво сказал Звягин, скрывая нетерпение. - Сколько? - Три! Три! Скажи, что это за список? - Что ж, три из двухсот - неплохой процент попаданий, как ты считаешь? Раскрыты? - Нет. Глухари… - Очень хорошо! - сказал Звягин. - Чего ж тут хорошего?.. - А замки? - В одной - целые, в двух - замки со следами посторонних предметов. - Что значит - посторонних предметов? - обеспокоился Звягин. - В просторечии - следы отмычки, - пояснил Юра. - Да?.. Ты уверен, это точно?.. - спросил Звягин обескураженноСтранно… Очень странно. В автоматной будке на другом краю вечернего города Юра с суеверной нерешительностью задал вопрос: - Как ты узнал про нераскрытые ограбления, пап?.. - Силою данного мне природой мозга, - туманно ответствовал ЗвягинЧитайте "Преступление и наказание" Ф. М. Достоевского. Однако, вернувшись наверх, продолжил он чтение книги менее знаменитой, хотя также не лишенной некоторых скромных достоинств, - то были "Рассказы следователя" Бодунова и Рысса. Задумчиво перелистав дело о "Черных воронах", он посвистел "Турецкий марш", вдруг улыбнулся и ошарашил фельдшера одним из своих непредсказуемых вопросов: - Гриша! Что ты знаешь об артиллерийском обстреле? Лохматый Гриша к подобным вопросам относился с комической серьезностью, пытаясь уловить звягинскую мысль и не уступить в этом состязании остроумий. - Что снаряд дважды в одну воронку не попадает, - по размышлении отвечал он. - Гениально! - похвалил Звягин. - В награду вытащи из моего портфеля пачку индийского чаю и завари свежий. Следующий день, сменившись с дежурства, он начал с действий необычных и труднообъяснимых. Критически осмотрел себя в зеркало и бриться не стал. Порылся в кладовке и приступил к одеванию: спецовка, хранившаяся после ремонта, отслужившие свой век ботинки и старая нейлоновая куртка. В потертый саквояжик покидал гаечные ключи, молоток, плоскогубцы и моток проволоки. Натянул на макушку школьную Юркину кепку и отбыл. Вернуться домой до прихода жены он не успел. Странная экипировка была оценена ее наметанным глазом, дознание не замедлило последовать, гром грянул. - Где ты был? - У Жени испортилось паровое отопление, попросила починить. - А слесаря она не могла попросить? - Он болеет. Пока его допросишься… - А почему ты так одет? - Что мне, при галстуке с ржавым железом возиться?.. - А зачем кепка? - Дождь на улице. Ты не находишь, что идти в ватнике под зонтом как-то смешно? - Леня, почему ты небрит? - Раздражение на коже появилось. Да что за допрос! - Что у тебя в портфеле? - Гаечные ключи! - он погромыхал портфелем. Дочка, выглядывая из кухни, не выдержала, пропела: - Па-апка, ты похож на взломщика. - Я пошел спать, - категорически заявил Звягин. - Я после дежурства, граждане. - Ты сначала ответь правду! - В сказках, которые ты так любишь, - напомнил он, - полагается героя сначала накормить-напоить, попарить в баньке и уложить спать. А наутро он держит ответ… - И баба-яга остается в дурах, ты это хотел сказать? Со всей возможной скоростью Звягин удрал в спальню. Вечером Юра застал семейный совет в разгаре: мать и дочь, по-бабьи подперев руками задумчивые головы, пригорюнились на кухне, решая вопрос: не превратился ли отец и муж из самодеятельного сыщика в того, кто сам преступил черту законов вследствие своих манипуляций, и какая судьба ждет теперь семью. Прогнозы, судя по их лицам, были неутешительные. За полночь в спальне произошел тихий сеанс пиления супруга. - Вот тяпнули бы меня вазой по голове, - зевая, отвечал Звягин, - ты бы не так рассуждала. - Там куча специалистов работает! Тебе бы только всю жизнь в игрушки играть! Не врач, а… не знаю, что. - Врач - значит, больше ни на что уж и не гожусь? - наигранно обиделся он. - Ну, дай мне поиграть, что тебе, жалко? Ну, не люблю я, когда людей бьют по голове, не люблю. Нам их потом откачивать. А они иногда все равно умирают. Так что можешь считать мою игру продолжением служебной деятельности, если тебе легче будет. Чем меньше битых, тем меньше нам работы. - На это существует милиция! - Милиция сильна поддержкой всех честных граждан, - демагогически парировал Звягин. - Тогда почему ты ходишь с заговорщицким видом, как мальчишка, а не поделишься с Юрой, что ты придумал? - Если я ошибаюсь - нечего морочить им голову. А если прав - сначала доведу дело до конца. Оцени благородство моей позиции - лавры отдам специалистам, хлопоты оставлю себе. - От благородства твоей позиции у меня седые волосы появляются,сказала жена. - И почему ты не пошел в сыщики? - вздохнула она. - Не, - отверг Звягин. - Меня при моей жестокости характера туда пускать нельзя. Много жертв было бы. Утром Юра, вставший в шесть часов на утреннюю пробежку, застал отца в кухне. Стол был застелен газетой, и на газете той разложен разобранный дверной замок. Во втором замке Звягин ковырялся какими-то изогнутыми проволочками. - Не открывается, - пробурчал он себе под нос. - Не открывается, но это еще не факт. Вытряхнул из замка начинку и стал рассматривать через большую лупу. Увлеченный, он не замечая ничего кругом. - Что это ты с утра? Замки чинишь? - Юра натянул свитер и присел, завязывая кроссовки. - А, ты? - оглянулся Звягин. - Вот тебе следы посторонних предметов в замках, - указал пальцем. - В любом замке поковыряться - останутся следы, - пожал Юра плечами. - Вот именно. А скажи: если замки разные, то следы тоже будут разные? - Вероятно… Думаешь, так уж сверхточно можно все определить? Лучше объясни: ты связываешь квартирные кражи с убийством? - Да, - кивнул ЗвягинПопробуй-ка связать ты? Юра присел на одной ноге, взял за ножку табурет и так, держа его на вытянутой руке, выпрямился. - Ты хочешь сказать… Ты хочешь сказать, что он был причастен к этим кражам?.. - В некотором роде. Юра сел верхом на табурет и по-кавалерийски взмахнул - Ссора с сообщником? Он решил выйти из дела? Не поделили награбленное? Хотел явиться с повинной и все сообщить?.. - Он потер лоб. - Кого ты подозреваешь? - Женщину, - сказал Звягин. - Какую женщину?! - Умную. Привлекательную. Властную. - Кто она?! - Иди бегай, - сказал Звягин. - Уже четверть седьмого, скоро мама встанет, - и принялся убирать со стола. - Папа! У меня сегодня последний день практики! - Ни пуха, ни пера. - Мама уже встала, - сказала жена, бесшумно появляясь в дверях. - О какой женщине речь, могу я поинтересоваться? Звягин рассмеялся и покаянно опустил голову: - Все, - объявил он, - расследование закончено. Я просто шутил, провоцируя нашего сына на усиленные поиски. Но - не получилось! Даю слово, что в сыщики я больше не пойду, - да, это не мое дело. - А список квартир? - в голос спросили жена и сын. Звягин махнул рукой и хмыкнул: - Я узнал адреса трех человек, ограбленных в последние два года: такие рассказы передаются ведь от одних знакомых другим; и приписал еще сотню адресов - первые, что на ум пришли. - Зачем?! - Наверное, у меня отсталые взгляды, но мне показалось, что для честного человека у него слишком много добра в квартире. Вот и думал таким образом навести вас на поиски… - Ты ребенок, - сказал сын. - Ты… ты смешон, - сказала жена. - Ты проиграл пари! - разочарованно закричала из другой комнаты дочка (чтобы она, да упустила случай послушать разговор взрослых!). А Звягин, смущенно ища мира, хлопнул сына по спине, поцеловал жену и предложил: - В искупление вины я готов преодолеть свою врожденную неприязнь к музеям. Хочешь, пойдем сегодня в музей? Это было полной и безоговорочной капитуляцией. Не привыкшая к подобным ситуацэям жена слегка растерялась. - В какой? - со скрытой жалостью спросила она. - В любой. Но лучше в тот, который поближе, - попросил он. - Например, в музей-квартиру Достоевского, он совсем рядом. - У меня сегодня четыре урока, я раньше двух не вернусь. - Я тебя встречу у школы, - сказал ЗвягинПойдем пораньше. А потом все вместе пообедаем, к тому времени и Юрка вернется. Следует заметить, что культпоход в музей пролил мало бальзама на истерзанную сомнениями душу супруги. Ибо Звягин как-то мимолетно ухитрился затеять флирт с экскурсоводом, милой очкастой девицей. Жена, демонстрируя полное равнодушие и независимость, с преувеличенным интересом разглядывала дагерротипы и рукописи в витринах, пока Звягин, негромко урча своим металлическим баритоном, болтал с девушкой, не сводящей с него глаз. В заключение он записал ей телефончик, что переполнило чашу терпения законной жены. - Леня, - сказала она, дрожа бровью, - нам пора домой. - Одну минуточку, - нагло сказал Звягин. - Ты можешь остаться, если хочешь, я сама дойду. - Извините, - с прочувственным вздохом обратился Звягин к собеседнице,дела отзывают меня… Вы не забудьте, жду. Обратно следовали в молчании. Лицо жены окаменело. Звягин же, напротив, расплывался в ухмылке. - Какое-то дикое издевательство! - взорвалась она наконец. - Музей, музей! Если тебя влекут такие знакомства, то зачем звать с собой меня! Звягин врос в тротуар, как памятник, так что шедшая сзади толстуха с сетками от неожиданности ткнулась в его широкую спину и высказалась нервно. - Ира, - громогласно воззвал он, - тебе есть чем меня попрекнуть? Ну скажи - есть? Прохожие, сдержанные ленинградцы, оглянулись с юмором и сочувствием. Железная рука приняла жену под локоть и не дала спастись бегством. - Могу тебя заверить, - поклялся Звягин: - больше я ее никогда в жизни не увижу. - Да? - сказала жена голосом треснувшего колокольчика. - Да? А телефончик? - Снимай всегда трубку сама и спрашивай, кто звонит. - А если это рабочий номер? - Да-да-да. Только нам на "скорой" и дела, что пить чай и болтать по телефону, как раз один на всю станцию. Если б я придавал.этой невинной болтовне какое-то значение - неужели стал бы назначать свидание у тебя на глазах, как ты думаешь?.. Когда в женщине разбужена ревность, думать ей трудно. Жена успокаивалась медленно. - Куда мы идем? - спросила она, оглядываясь. - Просто гуляем. - Звягин остановился у прокатного пункта. - Что тебе здесь нужно? - Давай купим с получки приличный фотоаппарат, - неожиданно предложил он. - Глупое, конечно, занятие - всю жизнь собирать коллекцию собственных фотографий, но приятно будет в старости посмотреть, какими мы были - ого, а? Когда мы с тобой в последний раз фотографировались? - Подлизываешься. - Жена неуверенно улыбнуласьПытаешься загладить вину?.. Они взяли в прокате "Зенит", и тут же пошли в магазин покупать пленку. Это было вполне в характере Звягина: возникшие желания должны реализовываться безотлагательно. "А то все удовольствие пропадает. Захотел сделал, чего тянуть, жизнь коротка. Здесь и сейчас!" Они сфотографировались у цепей Чернышева моста, после чего отправились в кулинарию "Метрополя" и купили торт. В половине шестого явился Юрка и с порога поведал: - Все! Практика подписана - пять баллов. Вечером по телевизору смотрели "Вокруг смеха", зал хохотал и хлопал подбоченившемуся Жванецкому, и все было хорошо, только легкая грусть висела, что сын послезавтра уезжает. - А как же ваше пари? - бестактно не выдержала, по молодости лет, дочка. - Юрка, вы так его и не нашли? - Найдем, - пообещал он, прожевывая торт. - Никуда не денется. Ничего, найдут и без меня. Несмотря на предостерегающий взгляд жены, Звягин не сдержался: - Хорошая точка зрения: без меня сделают, без меня справятся, без меня все устроят. Ничего в этом мире не будет без тебя! Неужели ты еще не усвоил: будет только то, что сделаешь ты, сумеешь ты, добьешься ты. А иначе будешь иждивенцем, кандидатом в пенсионеры, и только. Воспитывал я тебя воспитывал, а ты мне такие вещи брякаешь. В неловком молчании жена нарезала лимон на тонком фарфоровом блюдце. Юра насупился. Звягин отстегнул с запястья "Роллекс" и нажал кнопку, слушая, как тончайшие звоночки выстраивают знаменитейшую из мелодий Гершвина. Силой вложил часы в сопротивляющуюся руку сына. - Не надо. - Надо, - жестко сказал ЗвягинДержи. Уговор дороже денег. Был честный мужской спор. На задней крышке часов было выгравировано только два слова: "На память". И стояла дата. Дата была послезавтрашняя. - Зачем?.. - спросил покрасневший Юра. - Затем. Если хочешь побеждать - помни поражения. Всю субботу Юра переживал, вздыхал и хмурился. Зато Звягин был весел - посвистывал, посмеивался, после завтрака взял фотоаппарат и пошел бродить по городу и снимать слайды, благо день выдался ясный. А в воскресенье они втроем отправились погулять на прощание. Женщины их поняли и на пару часов отпустили: мужчинам должно быть о чем поговорить перед разлукой. Тем более нестарому отцу со взрослым сыном. Желтые листья прилипли к мокрым мостовым, серый сырой воздух был проткан дымком и бензином. Водяная пыль дымилась и шелестела под колесами машин, редкие прохожие под зонтами спешили вдоль стен. Звягин любил такие дни: тихо и спокойно на душе. - Пешие прогулки оч-чень полезны для здоровья, - сказал он, поднимая ворот реглана. - Пап, - тихо сказал Юра, - я все понимаю… Ты зря подумал, что я к этому небрежно, ну, легко отношусь… Я сделал все, что мог, и если б не конец практики, мне же на занятия возвращаться… - Э, - легкомысленно отмахнулся Звягин. - Жизнь устроена так, что делать надо не столько, сколько можешь, а столько, сколько надо. Уж ты прости мне эти нудные отцовские наставления… А дождик-то мокроват, а? Он вскинул руку, и такси, лихо выписывая вираж по маленькой круглой площади, притормозило, с шипением проскользив по асфальту. - В Купчино, - заказал Звягин, раскидываясь на сидении. - Зачем? - удивился Юра. - Что там интересного? - Никогда не знаешь, где подвернется что-нибудь интересное. Погуляем среди массивов новостроек - для разнообразия, м?.. У Парка Победы шофер спросил: - Куда? - Ну, например, на Бухарестскую, - пожал плечами Звягин. - А на Бухарестской? - последовал недовольный вопрос. - А вы дотошны, однако. Ну, дом пятьдесят шесть. У пятьдесят шестого номера он скомандовал: - Во двор. - Положил на приборную доску двадцатипятирублевку. Приказал: - Ждать здесь. Ровно час. В накладе не будете. В подъезде Звягин критически обозрел Юру, опустил ему воротник плаща и поправил галстук. Бросил: - Удостоверение переложи в нагрудный карман. - Куда мы идем?! - В семидесятую квартиру. За мной! Не трусь, стажер! На звонок отворила девушка, похожая на манекенщицу - прямая и стройная, как стрела, и даже вышитый передничек на ней походил на образец из Дома моделей. - Вы к кому? - она моргнула длинными ресницами. Двое высоких, аккуратных, чем-то похожих мужчин стояли неподвижно. Короткие стрижки, холодные глаза. - Дранкова Татьяна Дмитриевна, шестьдесят первого года рождения, проживаете в этой квартире? - произнес старший из них так, словно читал приговор. - Да, я… - она кивнула, слегка меняясь в лице. - Майор ЗвягинОн сделал шаг внутрь квартиры, заставив ее отступить.Вот мы и встретились. Привет вам от Володи. Она медленно бледнела. Старший, стуча каблуками, прошел в комнату и с грохотом отодвинул от стола стул: - Садитесь! Младший закрыл дверь и кивком указал на стул. - А в чем дело?.. - она пыталась улыбнуться непослушными губами. - Садитесь, гражданка Дранкова, - неживым металлическим голосом повторил старший. - Итак! Со стуком положил перед ней на стол два ключа на колечке. К колечку был привязан надписанный ярлык. - Кирсанов Миша, четвертый "А"! Средний проспект, дом семнадцать, квартира двадцать семь. Ограблена четырнадцатого декабря прошлого года. Ключики ваши узнаете? Не дожидаясь ответа, грохнул второй связкой: - Селедкина Тамара, пятый "А"! Улица Толмачева, дом восемь, квартира тридцать! Ограблена десятого марта сего года. Взято: видеомагнитофон "Сони", магнитофон "Шарп", два кожаных пальто, песцовая и норковая шапки, дюжина серебряных столовых приборов, золотые серьги, две золотые цепочки. Дранкова в оцепенении смотрела на ключи. - Сливка Галя, третий "А"! Улица Петра Лаврова, семнадцать, квартира сорок четыре! Ограблена восемнадцатого мая сего года. Взято: каракулевая шуба, канадская дубленка, нитка натурального жемчуга, перстень с рубином, перстень с бриллиантом, золотые часы "Павел Буре", сережки-цепочки… Звягин достал четвертую связку, подержал перед безжизненным, но даже сейчас красивым лицом и тихо выронил на стол: - А вот это, - полушепотом просвистел он, - а вот это Стрелкова Алиса, четвертый "Б", улица Кораблестроителей, дом сорок шесть, корпус один, квартира двести шестьдесят четыре. На этот раз ничего не взято, а? Он очень медленно полез рукой во внутренний карман. Дранкова загипнотизированно следила, как из кармана показался прямоугольник фотографии и остановился перед ее глазами. - А вот это - Стрелков Александр Петрович, - прошептал Звягин.Смотрите… Страшно обезображенное мертвое мужское лицо смотрело с фотографии с непереносимой мукой. Дранкова издала тихий всхлипывающий звук и стала валиться со стула набок. - Сидеть,! - гаркнул Звягин, подхватывая ее под плечо и суя под нос выхваченный из кармана нашатырь. Придя в себя, она беззвучно произнесла: - Я не убивала… Я не хотела… Звягин сел напротив, резко смахнул на пол брякнувшие ключи, сказал с силой: - Что вы хотели и что вы делали, я уже знаю. После окончания университета вас взяли учительницей английского языка в филологическую спецшколу. Зарплата вас не устраивала: тряпки, кабаки, отпуск в Сочи, - нужны деньги. Хочется шубу, машину, хочется всего, много, сразу. Где взять? Вы считали себя женщиной порядочной, брак по расчету вам претил, тем более что был любимый человек. Но он после университета стал работать в музее, младший научный сотрудник - он тоже не мог обеспечить вас так, как вам того хотелось. И тогда у вас возникает гениальный план. Ученики пишут по программе сочинения: "Моя квартира", "Моя семья", "Как проходит наш день" и так далее. С милыми пунктами плана: "Что стоит у нас в спальне", "Когда приходит с работы папа", "Что надевает мама на концерт". Правильно я говорю? Остается снять слепки с ключей. У некоторых они лежат в портфеле. Некоторым заботливые мамы прикрепили их тесемкой к карману пальто, чтоб не потерялись. А вешалки находятся в классах. А класс на несколько уроков в неделю пустеет: физкультура или труд. Улучить момент нетрудно. Даже на перемене можно велеть всем выйти, а дежурного отправить мочить тряпку. Ну, а кто же сделает со слепков ключи и вынесет из квартир вещи? Кому можно доверять всецело? Конечно ему, милому однокашнику, он любит, он в конце концов согласится. Дело не сложное: купить в магазине болванки и напильники и войти в пустую квартиру, точно зная, что там брать. А продать можно летом на юге, да? И все шло гладко, пока однажды в квартире не оказался вдруг хозяин, которому полагалось быть в это время в море. - И Звягин постучал пальцем по фотографии, лежащей посреди стола. - Вы понимаете, какое обвинение вам будет предъявлено, и какая мера наказания вам обоим грозит? - жестоко спросил он. - Отдаете себе отчет, что с вами теперь будет? Она механически кивнула. На стол легли блокнот и ручка. - Если хотите получить возможность какого-то снисхождения - пищите! Все пишите. Сверху, вот здесь: "Чистосердечное признание". Дранкова взглянула на подоконник, где в пепельнице белела сигаретная пачка. - Курить будете потом. Приступайте! Прыгающие строчки на бумаге постепенно выравнивались, обретая четкую округлость школьных прописей. Юра на протяжении всего этого времени стоял за спиной Дранковой, и состояние его правильно было бы выразить словом "остолбенение". Способность здраво соображать медленно возвращалась к нему. - Число и подпись, - сказал он. - Время укажите. Поставил перед ней пепельницу и щелкнул зажигалкой. Она судорожно затянулась, подавилась дымом, две капли выкатились из глаз и тихо поползли по щекам. Звягин покосился на старинные часы с маятником и хмуро произнес: - Вещи соберите. - Какие?.. - Личные. Свои. Туалетные принадлежности и прочее. Через пять минут, стоя посреди комнаты с адидасовской сумкой в руке, надломленная и изнеможенная, как после тяжелой болезни, она безразлично кивнула: - Все… - У вас на кухне что-то горит, - сказал Звягин и, поскольку она не отреагировала, сделал Юре знак выключить конфорки. - Пойдемте, - проговорила Дранкова с затаенной решимостью. - Письмо матери не хотите оставить? - А. Да. Стоит ли… - Напишите. Время есть, - Звягин опять глянул на часы. Минутная стрелка с тихим стуком передвинулась на половину второго, и басовитый бронзовый удар раскатился в тишине. И, словно подыгрывая в этой сцене, словно в дурной театральной драме, три раза коротко и резко прозвонил дверной звонок. Девушка дернулась, как от удара тока, стала похожа на загнанного в смертельную ловушку зверька… Звягин подобрался. "Стоять тихо!" Распахнув дверь, он намертво заклещил руку посетителя и втащил его в квартиру. - А вот и убийца, - с ледяной интонацией произнес онПозвольте представить: гражданин Федорков Владимир Александрович, милый Боб, мальчик-зонтик, как вы его звали. Юра не узнал отца: в резких чертах обнажилась волчья беспощадность, глаза горели зеленым холодным огнем. На посеревшем лице вошедшего мгновенно проступил пот, как дождь на глине. - Садитесь. Федорков стоял, не понимая слов, - очень высокий худощавый блондин, дорого одетый; отчего-то он казался чахлым, слабосильным. Звягин чуть крепче сжал его кисть, повернул, и он, морщась, почти упал на подставленный стул. - Володя, - еле слышно простонала Дранкова. Тот посмотрел с тупой покорностью и помотал головой. Худыми нежными пальцами в зеленых жилках крутил и дергал золотой перстень. - Он не виноват… Это все из-за меня… Звягин стремительно нагнулся к нему, впился в зрачки: - Согласен? Не виноват? Не виноват - иди! - Они все знают… - сказала Дранкова, бросила сумку, отвернулась и привалилась к шкафу, упершись лбом в холодное стекло зеркала. - Знаем, - согласился ЗвягинЗнаем, что вы долго отшлифовывали свои планы, предусматривая все подробности. Даже ту, что несколько ограблений, когда замки квартир не повреждены, могут навести на мысль об едином почерке, об одном и том же воре. И через раз ковырялись железками в замках специально чтоб оставить там следы, якобы не ключом открыто. Так?!! Что?!! - Так… - А поскольку в спецшколе учатся дети со всего города, то никому и в голову не придет связывать кражи в разных районах, когда одни замки нетронуты, а другие носят следы якобы отмычки, с одним и тем же человеком и одним и тем же местом. Так? О первых трех ваших успешных походах рассказывать не буду, чтобы не повторяться. Вот показания вашей сообщницы. - Звягин подержал перед Федорковым два исписанных листка. - Перейдем к утру четвертого сентября. Итак, вы взяли большую сумку и вышли из дому. Попросили встречную женщину узнать по телефону (номер наберете сами), работает ли сейчас Стрелкова, - мол, амурные дела, не можете спросить сами. Даже здесь подстраховались - чтоб никто не запомнил мужской голос. А вот в пароходство звонили уже сами, и вам подтвердили, что Стрелков в рейсе. Так? - Если она все вам рассказала, то зачем вы мне пересказываете?.. - Я этого не говорила… - прошептала Дранкова, не оборачиваясь. Звягин быстро продолжал: - Войти в подъезд несложно: надо только заранее, за недельку, постоять у дверей и посмотреть, какой код наберет входящий. Поднявшись, вы долго звонили в квартиру, чтобы удостовериться - пусто. Вошли, надев предварительно перчатки и обув музейные войлочные тапочки. Верно? Никаких следов и отпечатков. И только оказались в гостиной, как услышали - кто-то вошел в квартиру почти следом за вами! Вы затаились за створкой открытой двери. Вы слышали, что он открывал дверь своим ключом, слышали, как он сменил обувь на домашнюю, как уверенно и спокойно двигается. Хозяин?! Квартирант?! Что делать, как быть, попадаться нельзя! От страха вы плохо соображали. Вы дотянулись до вазы, стоящей рядом на столе. Вы мечтали, чтобы хозяин или кто там он есть зашел, скажем, в ванную, и вы бы выскользнули из квартиры! Но он направился в гостиную, и, как только он вошел, вы со всей силы ударили его вазой по голове. Он упал и остался лежать неподвижно. И вы поняли, что убили его. Глубоко в мозгу у вас сидело: следы надо заметать, следы надо путать! И, видя на столе остатки завтрака, вы решили затеять инсценировку: здесь не должно пахнуть кражей, в с е должно выглядеть не так, как есть на самом деле! Вы ведь о подобных вещах размышляли не один раз, разные варианты в уме проигрывали. И поставили на стол еще чашку, тарелку, перебросили на нее объедки и крошки, чай в чашку налили и даже отхлебнули, чтоб следы губ на краю оставить. Но оставить отпечатки пальцев и обуви побоялись - ведь по ним вас можно будет идентифицировать! И, умница такой, быстро отбыли, ничего не взяв. У меня нет уверенности, что суд сохранит вам жизнь, - сказал Звягин. - И все, что вы можете сделать - это каяться. Пишите, вот бумага. Или предпочитаете молчать? Пишите или нет? Федорков пошевелил пепельными губами и протолкнул через горло: - Да… Когда они вышли вчетвером из подъезда, причем со стороны казалось, что Звягин дружески держит Федоркова под руку, таксист полыхал тихой яростью: - Сказали час, а простоял почти два! Да куда же вы назад вчетвером лезете, а ну давай один вперед! - На Литейный, браток, - сказал Звягин, втискиваясь на сидение следом за Федорковым, прижатым к девушке. - ГАИ - это наша забота. А иначе кто-нибудь из твоих пассажиров вдруг еще выкинется на ходу - представляешь, сколько хлопот тебе будет? Вник? Шофер еще долго независимо бурчал про план, правила и работу, которая у каждого, как известно, своя. - На Каляева сверни. Прямо к подъезду. Занеся ногу на ступень крыльца, Звягин помедлил и сказал: - Все, что я могу вам еще предложить. Мы остаемся здесь. Вы входите сами, обращаетесь к дежурному и оформляете явку с, повинной. Ваши письменные показания мы передадим куда следует тут же. Устраивает? Федорков диковато скосил глаз и сгорбился. - Спасибо… - неслышно выговорила Дранкова и взялась за ручку высокой тяжелой двери. - Ни дна вам ни покрышки, - с сердцем напутствовал Звягин. Чуть позднее, медленно шагая по людномуЛитейному и обходя лужи на тротуаре. Юра нарушил молчание: - А теперь ты мне можешь рассказать, как нашел их? Звягин одобрительно проследил, как "скорая" выкатилась на трамвайные пути и проскочила на красный свет, и сказал: - Пятнадцатая станция поехала. Доктор Дедух. Сделал еще десяток шагов. - Я, понимаешь ли, отдавал себе отчет, что мне с вами, профессионалами, в вашем деле тягаться трудно. И попробовал заехать с противоположной стороны. Выстраивалась та версия, что убитый и убийца были знакомы. А если не были? Они завтракали вместе. А если не завтракали? Убитый сам впустил в дом убийцу. А если не впускал? Они спорили. А если не спорили? Убийца знал, что хозяин дома. А если наоборот - не знал? Если рассуждать по принципу "наоборот", получается следующее: они не были знакомы; убийца думал, что квартира пуста; он проник туда самостоятельно. С какой целью? Ему что-то было нужно. Первая мысль в таком случае - кража, там есть что красть. Никаких признаков грабежа? А если наоборот: проник именно для грабежа? Хозяин был дома. А если наоборот - не был? А? И тогда выстраивается версия противоположная, как бы зеркально отраженная: грабитель в пустой квартире, входит хозяин, и грабитель его убивает. И уходит, замаскировав и следы, и цель своего визита. Попробуем по порядку опровергнуть то, что казалось фактами. Первое. Хозяина не было дома. Значит, он вышел ненадолго. Куда? В магазин, к телефону-автомату, в гости. Но в то утро он, насколько установлено, никуда не звонил. Никаких новых продуктов или вещей в доме не появилось, жена бы заметила. За сигаретами? Пачка была наполовину пуста, вторая лежала на кухне. В гости? Ни к кому не заходил. А мог зайти? Мог. К кому? К Брагину. А тот был дома? Нет, не был. Итак, возможно, что он на пять минут вышел, поднялся на двенадцатый этаж, с минуту звонил в дверь и вернулся обратно. За это время грабитель мог проникнуть в квартиру. - А два голоса, которые слышала соседка из своей лоджии? - Она глуховата, ты сам говорил. Это орал телевизор! В то утро по второй программе повторяли детектив. Именно поэтому он завтракал не на кухне, как обычно, а в комнате: смотрел кино. А выходя он телевизор выключил. Дальше. Если это был грабитель, то не профессионал. Вопервых, он открыл дверь ключами, раз в замках никаких следов. Во-вторых, профессиональный вор не пойдет на убийство, насколько мне известно. В-третьих, он мог бы уйти через лоджию в соседнюю квартиру, разыграв там, по анекдоту, сбегающего любовника или что-нибудь подобное. Если принять такую версию, то остается выяснить, где он взял ключи и как узнал про эту квартиру. Потому что проникновение через лоджию или форточки здесь исключается, а коли были ключи, то готовился красть именно здесь. У кого есть ключи? Муж, жена, дочка. Никто из них ключей не терял значит, сняли слепки. С чьих же? Жена отпадает. У нее в парикмахерской все знали, что муж на несколько дней вернулся с моря. Если преступление было связано с работниками парикмахерской, оно произошло бы в другой день, и ограничилось бы тогда кражей. Муж? Сомнительно. Он общался практически только с коллегами. Моряки зарабатывают неплохо и судьбой своей дорожат. Если уж моряк нарушает закон, то это практически всегда контрабанда, которая для такого ловца денег и прибыльнее, и безопаснее, и психологически легче, чем квартирная кража. Дочка? Невозможно. Кто ж снимет слепки с ее ключей? Бабушка? Подружки? Учителя? Помнишь, в тот вечер я помогал матери проверять сочинения по английскому ее школьников? "Моя семья"? Честно говоря, оно и подтолкнуло меня допустить эту, наименее вероятную, возможность. Потому что если ее допустить, то складывается картина уж очень стройная… И разузнать все можно, и подозрений на себя не навлечь, и непрофессионал налицо. А кроме того, такая версия легко поддается проверке - вряд ли ведь преступник ограничится одной квартирой, если преподает в общей сложности полутораста-двумстам ученикам. А когда я узнал, что девочка учится в спецшколе и, надо полагать, там много ребят из достаточно обеспеченных семей со всего города, то решил этот вариант в первую очередь и проработать. Пришлось немного посоображать, как получить список фамилий и адресов учеников, которым преподает та же учительница, что и Алисе Стрелковой. А в тетрадях Алисы по английскому были подробнейшие планы сочинений, прямо какие-то сводки об имуществе семьи и распорядке дня родственников! - Почему ты не сообщил нам? - Что? Свои досужие подозрения? У меня никто совета не спрашивал, верно? Ну, я приврал слегка своему знакомому из рано, что мне нужен бы список учеников на предмет знакомства и обследования: набираю, мол, статистику для диссертации о зависимости детского травматизма от уровня развития, а он в спецшколах в среднем выше, чем в общих. (Кстати - написать в самом деле такую диссертацию, что ли? Можно не только на детском материале. Интересная тема… Правда, ею и без меня занимаются.) - А что тебе мешало зайти в школу самому? - Мыслитель. Засветиться и насторожить преступника - если он действительно преступник? Вот когда ты мне сообщил, что из этого списка ограблены три квартиры - у меня уже появились какие-то косвенные доказательства. - А ты неплохо владеешь терминологией, - отметил Юра, отпрыгивая от веера брызг, окатившего тротуар из-под пронесшегося у бровки троллейбуса. - Телевизор. Кино. Детективы. Поток информации захлестывает, и крупицы шлака оседают в голове, - был иронический ответ. - Но со следами в замках ты меня озадачил, признаюсь. Хотя и ненадолго. Уж если эти двое додумались для отвода глаз ковыряться в замках, додумался и я тоже. - Хорошо, с ней ясно. А как ты добрался до Федоркова? - Не могла же хрупкая девушка проделать все сама. Во-первых, женщины мало склонны к слесарным работам, переноске тяжестей и уж тем более убийству, да еще таким образом. Во-вторых, ей нужно на всякий случай алиби, и она его имела. В-третьих, такая симпатичная особа не могла не иметь поклонников. И прикинулся твой отец не то чтобы шлангом, но газовщиком-слесарем, и привел в порядок газовую плиту и вытяжку в ее квартире, когда там была мама, а сама Дранкова в школе. Мама уже старушка, подрабатывает киоскершей, и как все одинокие старушки-мамы больше всего на свете любит разговоры о современных взрослых детях, умных и пригожих, да не совсем счастливых. И оказалось, что есть у дочки давний друг, который работает в музее Достоевского и приходит к дочке, когда мамы нет дома; любит и просит выйти за него замуж, а дочка его тоже любит, но уж больно забила себе голову красивой жизнью и считает, что современной женщине нужны деньги и свобода. - Вот ей деньги и вот ей свобода, - сказал Юра. - В музей я пошел с мамой - опять же, чтобы не вызывать подозрений. И узнал там все, что мне было нужно. - Что именно? - Что в этом месяце Федорков отрабатывает экскурсионную норму. А заодно на стенке экскурсбюро у кассы прочитал расписание экскурсий на неделю. Юра покачал головой, крякнул. - И все-таки у тебя не было никаких прямых доказательств, никаких прямых улик. - Поэтому мне и нужно было чистосердечное признание. Для этого я и съездил в те квартиры за старыми ключами - после краж-то они новые замки поставили, естественно. Для этого и пошел с фотоаппаратом к знакомому патологоанатому в морг и сделал там снимок пострашнее, а Джахадзе мне его через час отпечатал, он фотографией занимается. Она-то Стрелкова все равно никогда не видела. - Интересно, - спросил Юра, - ты по каким учебникам изучал тактику ведения допроса? - Отродясь не изучал. Но психиатрии и психологии меня все-таки учили. - Но как ты узнал, что он придет именно в это время? - У него в час кончается экскурсия. Погода дождливая, гулять станут только любители свежего воздуха вроде нас с тобой. Он живет с родителями. У нее воскресенье. Логично предположить, что после музея он приедет к ней, благо до пяти матери не будет, - вот потом они могли и пойти куда-нибудь. Они вошли в Екатерининский садик, близясь к дому. Юра с юношеским пафосом изрек: - Врач и следователь - сходные профессии. Один лечит людей, другой общество. - Надеюсь, - сказал Звягин, - что возраст излечит тебя от тяги к декламации высокопарных банальностей. Юра покраснел. Со стуком упал с ветки каштан, кожура разломилась. Он поднял глянцевый шоколадный шарик, побросал в ладони. - Без пяти четыре, - сказал Звягин, взглянув на будильник, стоящий на скамейке рядом с шахматными часами каких-то отчаянных фанатиков этой игры.Могу я считать пари выигранным? Юра молча расстегнул браслет часов. - Дареное не возвращают, - остановил Звягин. - Носи. Неплохо ходят. Я все собирался завести себе добрую швейцарскую "Омегу". С тех пор, как Бомарше, прежде чем писать комедии и наживать деньги, изобрел анкерные часы, швейцарцы понимают толк в этих изделиях. Глава VIII. ЖИВЫ БУДЕМ - НЕ ПОМРЕМ. - Корпуса первых английских торпедных катеров были никак не стальные, а из красного дерева, - сказал Звягин, обернувшись с переднего сидения в салон. "Скорая" бортовой номер 21032 свернула с Литейного и затормозила у ресторанчика, где в тихие дневные часы обедают при случае бригады, обслуживающие вызовы неподалеку.Заняв столик, - врач, два фельдшера, шофер, - заказали, что побыстрее. "Скорую" здесь обслуживали в темпе, слегка гордясь финансово мало выгодными клиентами: престиж борцов со смертью, отчаянно мчащихся с сиреной и мигалками по осевой, все-таки иногда срабатывает. - А моторы на катерах стояли бензиновые, авиационные, - продолжал Звягин просвещать свою команду, прихлебывая молоко. Его лекции на неожиданнейшие темы давно вошли в притчу. Подошел человек: - Леня! Все катаешься! - Сколько лет, зим, весен! - Звягин от удовольствия сощурился. - А ты все киснешь в своей онкологии? Онколог вздохнул и махнул рукой. - Что хмурый? - Э… Сейчас перед уходом мальчишку смотрел. Двадцать шесть лет… Сплошные метастазы. Жалко пацана. Еще несколько месяцев… Двадцать лет привыкаю, а все не привыкну как-то. Как ни привычна подобная ситуация врачам, повисла секундная пауза. Эта пауза, также привычная, обозначает собой утешение, скорбь, примирение с собственным бессилием. Звягин помрачнел. Сосредоточился. Пробарабанил пальцами. Пауза неловко затягивалась, меняя тональность и настроение. - Двадцать шесть? Рановато ему… Рано. Фельдшерица виновато пояснила: - Мы сегодня больную не довезли… - фраза подразумевала "Вот Папа Док и нервничает, переживает…". - Хотите опротестовать приговор, Леонид Борисович? - небрежно осведомился Гриша, лохматый, очкастый, вечный студент, вечный фельдшер "скорой", внемлющий Звягину с преданностью щенка. Прозвучало неуместно льстивой подначкой, которая попахивает безграничной верой в кумира. Звягин зло зыркнул, скривил рот: - Подъем? Поели - нечего рассиживаться, едем на станцию. Дежурство длилось своим чередом: автослучай на Охте, электрошок на Ждановском… Вечером Джахадзе, вчерашний именинник, выставил торт; пили чай с тортом. Осадок от встречи не исчезал. Звягин спустился в диспетчерскую, позвонил онкологу. Перекинулись словами. Спросил и о том больном, так просто… Неженат, один у родителей, работал программистом, - обычный парень… - Он знает диагноз? - Сразу все почувствовал, понял. Я же знаю, говорит, что у меня рак; и все отговорки его только убедили в этом. - Боится? - Очень. На этой почве ведь часто происходит нервный срыв; он в сильнейшем стрессе, подавлен, угнетен… довольно обычно, к сожалению. - Радиоизотопы, гистология?.. Ошибка возможна? Он поднялся в комнату отдыха, недовольный собой. Смутные обрывки мыслей роились в голове. - Десять тридцать два, на выезд! Огнестрельное… - прожурчал динамик голосом диспетчерши Валечки. Сменившись с дежурства, Звягин не лег спать. Расхаживал по пустой с утра квартире, посасывал ледяное молоко через соломинку, сопел мрачно и сосредоточенно.. - Ерунда, - объявил сам себе хмуро… - И чего меня заело? Ну, есть же такие заболевания: клинический прогноз - неблагоприятен… При чем тут я, и что я, собственно, могу сделать, и что это вообще на меня нашло? Дичь какая-то… Достал из холодильника еще бутылку молока. Посмотрел на себя в зеркало; резче выступившие после ночи морщинки у глаз (поспать почти не удалось), на висках уже седины полно. - Давно никуда не встревал? - брюзгливо спросил он свое отражение. Спокойная жизнь надоела? Пей свое молоко и иди спать, старый хвастун… Как говорится, дай мне силы бороться с тем, с чем можно бороться, дай мне терпение смириться с тем, с чем нельзя бороться, и дай мне ума отличить одно от другого… Разделся и влез под одеяло. Повертелся, устраиваясь. Затих. Свербило. Не шел из головы тот, двадцатишестилетний… Крякнул, встал и пошел в ванную бриться. Жене оставил записку. Прогулка излюбленным маршрутом по гулким гранитам набережных успокаивала: Фонтанка, Михайловский замок, Лебяжья канавка (Летний сад закрыт на просушку)… Мысль одна всплывала в сознании, как перископ отчаянной подлодки. А чем мы, собственно, рискуем, спросил он себя, догуляв до Василеостровской стрелки. Что, собственно, терять?.. А почему бы и нет, продолжал он, пройдя через Петропавловку на Кировский. Какие препятствия?.. Никаких. Мысль разрасталась в идею, и идея эта овладевала им все полнее. Начали вырисовываться детали и складываться в план. Чем дальше, тем реальнее план виделся, - Звягин не заметил, как очутился на Карповке, заштрихованной сереньким дождем. Домой он вернулся голодным и продрогшим - злым и веселым - как некогда в крутых передрягах боевых операций. Жена встретила Звягина кухонной возней. - Гулял? - доброжелательно поинтересовалась она. - Гулял, - согласился Звягин. - После суточного дежурства? - После суточного дежурства. - А это что? - Жена обличающе указала на молочные бутылки. - Это бутылки из-под молока, - честно ответил Звягин. - Сколько?! - Ну, четыре… Тебе что, жалко? - Мне тебя жалко, Леня, - в сердцах сказала жена и швырнула передник на стол с посудой. - Что у тебя опять - глаза горят, подбородок выставлен! что ты опять задумал? - Очередной подвиг, - закричала из своей комнаты дочка. - А разве лучше, когда папа изучает историю разведения верблюдов или коллекционирует карандаши? - Она всунулась в дверь, состроила гримасу. - Должно быть у мужчины хобби или нет? А быть суперменом и все мочь - разве это не достойное настоящих мужчин хобби? - Слышала глас подрастающего поколения? - приветствовал поддержку Звягин. - Мужчине нельзя подрезать крылья! - Мне нельзя подрезать крылья. - Дон-Кихот на мою голову… - вздохнула жена. - Ты не видел моих очков? У меня еще полпачки тетрадей не проверено. Звягин насвистывал "Турецкий марш" и сверял с образцом упражнение по английскому ее пятиклассников (не впервой). - Это очень важно? - мирно спросила жена из спальни. Он присел на край постели, погладил ее по щеке, - рассказал. - Несчастные родители, - тихо сказала она. - И чем ты можешь помочь?.. Утешить их? Звягин завел будильник и выключил свет. - Есть одно соображение, - непримиримо произнес в темноту. Отменно выспавшись, закатил себе часовую разминку, поколотил боксерский мешок и поехал в диспансер. Жизнь была хороша. - Снимки, анализы, - сказал онколог. - Ты же врач. - Не-а, - возразил Звягин с усмешкой оживленной и жестокой. - Просто я зарабатываю на жизнь медициной. Ну, имею диплом. - Ты авантюрист, - поморщился онколог. - А разве это плохо? Мне интересно жить. Дай адрес. Он позвонил из уличного автомата: - Квартира Ивченко? Судя по голосу, вы Сашина мать? Лидия Петровна, очень приятно… Если у вас есть время… Они встретились в маленькой мороженнице на Петроградской. - Зачем вы меня расспрашиваете? - безжизненно спросила пожилая женщина с запудренными следами слез. Мороженое в вазочке таяло перед ней. Звягин прошел весь путь пешком и за этот час успел собраться и прийти в форму - был легок, уверен: заряжен. - Не устраивайте похорон раньше времени, - жестко сказал он. Разломил ложечкой шарик крем-брюле, отправил в рот, причмокнул. Женщина взглянула с мучительной укоризной и встала. - Сядьте, - тихо одернул Звягин. - Я - ваш единственный шанс, другого не будет, ясно? Мысль о шарлатанстве отразилась в ее глазах: - Вы - экстрасенс?.. Или есть какие-то новые средства, и вы можете их устроить? Что вы хотите?.. - Ешьте мороженое, пока совсем не растаяло, - улыбнулся Звягин. - И возьмите себя в руки. Еще не все потеряно. Еще есть время. Нет, я не экстрасенс, я могу лишь то, что в человеческих силах. А это - почти все, а? Он не убеждал - он просто и с очевидностью раздвигал границы возможного. Женщина слушала - и происходящее с ней можно было как бы уподобить факирскому трюку со скомканной веревкой, приобретающей прямизну и твердость вертикального шеста. Она хотела верить. Она боялась верить - боялась пытки надеждой. - Но это - нереально… - прошептала она. - Хуже не будет, - отрезал Звягин. - А вот лучше - может. - А вы сами в это верите?.. - А зачем я здесь торчу? Надеюсь, вы не собираетесь предлагать мне деньги за услуги? - А почему вы вообще вмеша… принимаете участие в… - Она смешалась. - Почему вы мне позвонили? - Как вам объяснить, - лениво пожал плечами Звягин. - Жалко стало. Молодой. - Молодой. Совсем мальчик, - сказала женщина и закинула голову, удерживая на глазах слезы. Через стол Звягин накрыл ее руку своей твердой ладонью: - Я сказал вам, что надо делать. Сказал вам, потому что мама - первое и последнее слово, которое человек произносит. Если мы не выиграем, не победим - пусть хоть парень будет счастлив столько, сколько проживет. Но мы не можем проиграть! Если это ваш единственный сын, ваша надежда и будущее - надо сначала расшибиться в лепешку, вдребезги, в пыль!! а потом уже плакать. Мне от вас нужно одно: безоговорочное доверие, безоговорочное послушание. Вот мои документы, это телефоны, - смотрите, не отталкивайте: вы должны знать, кто я такой, и быть во мне уверены. Ваш муж уже вернулся с работы? Посылайте его сюда, я подожду. И скорее, не стоит терять время. Ответ утром - за ночь все обсудите. И - Саша ни о чем, ни в коем случае, никогда в жизни, не должен догадываться. Вам все понятно? Буфетчица за стойкой второй час решала вопрос: кто эти двое - тоскливая женщина и резкий, подтянутый мужчина (моложе нее), что-то энергично толкующий. Расстающаяся пара? Аферист и жертва? Утром Звягин отправился в гости к знакомой медсестре. Медсестра была немолодая, толстая и добрая, - как требовалось по замыслу. Медсестра сварила кофе, подперла ладонью толстую добрую щеку и приготовилась слушать. - Женя, - начал Звягин, - от тебя требуются пустяки. Ты должна прийти в дом, привезти парня к себе, чтоб вы были вдвоем… - О! - удивилась добрая Женя. - Ты решил наладить мне на старости лет личную жизнь? Кому опять плохо?.. Кто он? - Погибающий больной, рак-четыре, но… Весеннее солнце плавило окно. Кофе кончился. Женя кивнула. - Ты должна разговорить его, понимаешь? Пусть он выложит тебе все свои страхи и ужасы, не стыдясь ничего, пусть выговорится! Отцу-матери сознаться в мучениях и кошмарах он не может: их жалко, мужское достоинство не разрешает утешения молить. А это первое, что необходимо - выговориться начисто, открыть свои тревоги, выплакать терзания, - своего рода промывка нервов, что ли. - Как же я его к себе привезу? - Родители в курсе. Ему скажешь - поговорить. Он сейчас, похоже, совершенно обезволен - пойдет куда угодно, ничего не спрашивая. Возьмешь такси. Слушай, ты двадцать лет работаешь, ты же классная медсестра - найдешь правильный тон! Пожалей его, чтоб расслабился, размяк, отбросив все сдерживающие факторы выплакался, сознался в страшном, - сними с него нервное напряжение, понимаешь? - Хорошенькую работенку ты мне задал… А знаешь, чем ты не такой, как другие, Звягин? Думаешь, красив? Да нет, мне красивые никогда не нравились… Тем, что никогда не ставишь вопрос: "Можно ли это сделать?". А всегда: "Как именно это сделать?". Еще кофе хочешь?.. Вечером Саша сидел в ее комнатке. Руки его вздрагивали, глаза застыли в черных впадинах: парализованный страхом, беззащитный перед смертельной бедой человек. Мысленно он уже уходил за грань бездны, ужасаясь ее и почти отсутствуя в этом мире. - Страшно тебе, милый? На тонкой шее запульсировала жилка. - За что тебе такое… Ночью не спишь? Веки медленно, утвердительно опустились. - Папу с мамой жалко?.. Тихая слеза ползла по его лицу. В плену своего состояния, он не отдавал отчета в странном направлении беседы с ее мучительными вопросами. Вопросы звенели в резонанс его собственной муке. - Так мало ты еще пожил… - Она причитала шепотом, скорбя. - Милый, хороший, и не женился еще, и деточек своих нету, ты поплачь, поплачь, бедный мой, облегчи душу, я с тобой вместе поплачу, расскажи мне все, я-то знаю, пойму, я тебя пожалею… Сидя рядом на диване, обняв, гладила его, всхлипывала, и он, вцепившись слабыми пальцами в ее толстые добрые плечи, глухо зарыдал, с судорогами и стоном. - Страшно… я боюсь, я не могу! нет сил… за что, за что, почему? И ничего не будет, ничего!.. Земля, солнце, воздух, люди, все… и обои в моей комнате, книги, окно… ничто, черное, ничто… так хотелось пожить, какой ужас, какой ужас, ужас! Зачем все в жизни, все вещи такая ерунда, только бы жить, так замечательно, жить везде можно, видеть, слышать, дышать, ходить… Она поглаживала его по теплому вспотевшему затылку, и безостановочно захлебывался свистящий полушепот: - Мала, папа, кладбище, гроб, я, они уже старенькие, у них никого не будет, ничего не будет, не станут бабушкой и дедушкой, их жизнь кончится, никакого смысла, ничего не останется от них на земле, за что же им так, за что, зачем, зачем, зачем… Он хлюпал носом в ее кофту, конвульсии сотрясали его: - Я боюсь оставаться один, не могу ничего делать, думать, читать, все только одно, одно - что скоро, уже скоро, уже скоро, все, все, я ничего не понимаю, не слышу что мне говорят, о чем, зачем, не знаю… Нет! Нет! нет! я не хочу! Не надо! Нельзя! Навсегда, конец, ничто, смерть, мамочка, я не могу, все что угодно, нет!! Помогите мне, спасите, сделайте что-нибудь, я все буду делать, все выполню, перенесу, смогу, буду слушаться, помогите, милая, хорошая, ну пожалуйста, слышите, пожалуйста, пожалуйста… Час за часом лилась бессвязная мольба, нескончаемый поток отчаянья, невозможность примириться с неизбежным, столь страшным и неотвратимым, готовность к любым мукам и лишениям, только бы жить, жить!.. Он замолчал и затих, обессилевший и пустой. Дыхание успокоилось. Он впал в полусон, в полузабытье. Женя осторожно уложила его на диване, укрыла пледом. Вскипятила чай. Он покорно выпил, покорно вдел руки в рукава пальто. В такси он сидел такой же тихий - спокойный спокойствием изнеможения. На эту ночь ночные страхи были исчерпаны. Сегодня он мог спать. "Умница, - сказал Звягин Жене. - Выпустила ему этот яд из головы. Теперь едем дальше". Рассчитав время, на следующий вечер он вошел под арку на Петроградской, сверившись с номером дома. Лидия Петровна открыла ему, указала на дверь Сашиной комнаты и собралась скрыться: сидеть с мужем и не показываться, как было условлено. - Как он? - шепотом спросил Звягин. Она горько качнула головой: - Вчера ночью приехал получше. Утром даже улыбнулся. А нынче к вечеру опять… Звягин выждал перед дверью, накручивая и разжигая себя: резкое лицо побледнело, ноздри раздулись, рот сжался в прямую ножевую черту. Властно постучал и, не дожидаясь ответа, шагнул, дверь за собой захлопнув с треском. - Встать! - сдавленным от ярости голосом приказал он. Худощавый, неприметной внешности парень лежал на кровати, обернув к нему непонимающее лицо. Лицо было изможденное, глаза мутные, тревожные, больные. "Вот он какой". - Встать, дерьмо? - бешено повторил Звягин, грохнув кулаком по шкафу. Саша апатично подчинился, уставившись на него равнодушно: всем существом он был далек от происходящего. - Ты знаешь, кто я? - карающе лязгнул Звягин. - Нет, - флегматично ответил Саша, пребывая в глухом омуте собственных переживаний: его уже не задевали мелочи внешних событий. - Я - Звягин!! - загремел Звягин. - Здесь камни отзываются на это имя! - оскалясь, прокричал он [Фраза беззастенчиво заимствована Звягиным из "Собора Парижской богоматери" при подготовке этой сцены.]. - И я пришел, чтобы вытряхнуть из тебя твою вонючую трусливую душонку! Ты слышишь меня?! Саша машинально кивнул. Его начало пронимать: глаза обретали осмысленное выражение. - Чего ты разлегся, подонок! - орал Звягин. - Что ты разнюнился! Что, страшно?! А ты как думал - что это не для тебя?! Это не минует никого? Никого, будь спокоен! Что, себя жалко?! А ты вспомни тех ребят, которые погибли под пулями, в девятнадцать лет! Тех, кого сжигали на кострах! Кто умирал на плахе! Расстрелянных у стен! Задохнувшихся в газовых камерах! Они что, были не такими, как ты? Или не хотели жить? 1 Или не были моложе тебя?! Что, любил кино про героев, а сам чуть что - наклал в штаны?! Он набрал в грудь воздуха полнее: - Доля мужчины - смотреть в лицо смерти!! Нет на свете ничего обычнее смерти! Японские самураи делали себе харакири, если так велела им честь! Викинги, попавшие в плен, если хотели доказать врагам свое мужество и презрение к смерти, просили сделать им "кровавого орла": им живым вырубали мечом ребра и вырывали из груди легкие и сердце. В Азии некогда казни продолжались часами, там делали такое, что тебе и не приснится, и палачей подкупали, чтоб они убили осужденных сразу! Саша начал глубже дышать, прикованный взглядом к раскаленному оратору, поддаваясь мощному напору звягинского магнетизма. - Тебя не будут пытать, перебивая ломом кости, выматывая жилы на телефонную катушку, сверля зубные нервы бормашиной насквозь с деснами! Не взрежут брюхо, чтоб вымотать щепкой кишки и развесить их перед тобой на колючей проволоке! Не четвертуют, чтоб ты смотрел, как отпадают и лежат рядом твои отрубленные руки и ноги! Тебя не сунут головой в паровозную топку, в белый огонь! Не спустят в прорубь, чтоб ты задыхался подо льдом, срывая об него ногти и захлебываясь ледяной водой! Чего тебе еще?! Под тобой не разломится сбитый самолет, и ты не полетишь вниз с километровой высоты! Тебя не поставят на колени у ямы и не убьют обычной мотыгой - скучно, как при надоевшей работе! Тебе не войдет между ног осколок снаряда, тебе не перережут горло ножом над канавкой, как это делалось в Бухаре! Ты не будешь подыхать ночью в луже, гнить от цинги в таежном снегу, бредить в палящей пустыне с распухшей от жажды глоткой! Не будешь тонуть полярной ночью в мазуте, который растекся поверх воды и сжигает тебе легкие и желудок прежде, чем дикий холод воды прикончит твое сердце! Что еще тебе надо?! Тебя не шарахнет молния, или кирпич с крыши, или инфаркт во сне, или нож из-за угла, - так что переходишь в небытие, никогда не узнав, что ты покинул жизнь. Нет, - у тебя есть время сделать все последние дела, привести в порядок совесть и мысли, раздать долги и завершить начатое, попрощаться со всеми и облегчить душу. И умрешь ты в тепле и в сухе, в собственном доме, в чистой теплой постели, и добрые папенька с маменькой достанут тебе морфий, и ты спокойно уснешь - уход по классу люкс, мечта миллионов мучеников всех времен! Так что ты воешь, вшивый щенок?! Звягин рванул с шеи галстук, отскочила и покатилась по полу пуговка. - Это все равно неизбежно! так подними голову! Подыхать - так с музыкой! Так мужчиной! Так, чтобы потом вспоминали, как ты ушел! Как умирали римские императоры - стоя! Скулящий щенок вызывает презрение и брезгливую жалость, умирающий герой - преклонение! Да - герой умирает один раз, а трус - постоянно! И умереть надо так, чтобы внушить окружающим мужество, гордость, достоинство своим поведением! Смерть - дело житейское, и его тоже надо уметь делать! Смело! Храбро! Гордо! Как мужчина! Улыбаясь до конца! Живя как человек - до конца! Делая дела, шутя и смеясь, спокойно и твердо, как любое обычное дело! Мы все уйдем, и останемся только в наших делах и в памяти людей. И доколе живут эти дела и живет память - мы тоже живем, это все, что нам остается и после смерти. Так не дрожащей тварью, которая своим ужасом и страданиями терзает души близких, - а опорой, образцом для подражания, достойнейшим из достойных, сильнейшим из сильных, недосягаемо высоким примером того, как должен жить и уходить из жизни настоящий человек! Тогда это - не страшно, тогда превыше всего в человеке гордость своим мужеством, своей силой, и радость от сознания, что даже это он может достойно преодолеть, быть выше других, слабых и недостойных! Удовлетворение тем, что он все сумел испытать и вынести в жизни! Это высшее самоутверждение оставаться человеком, глядя в глаза смерти! Сказать себе: я могу, я настоящий человек, я мужчина, я герой! Я вам покажу, как уходят настоящие мужчины!.. Звягин перевел дух. Катил пот, голос осип от напряжения. Саша застыл завороженно, порывисто дыша от передавшегося ему волнения, вцепившись побелевшими пальцами в спинку стула. Звягин снова собрал все силы воедино, выжигая последний запас нервной энергии и направляя этот очищающий огонь в заросшую и разъеденную страхом душу стоящего перед ним человека, как выжигают гудящей паяльной лампой, клинком огня всю дрянь и краску на металле, обнажая металлический остов. - Щенок!! - проревел он. - Трус! Подонок! Сопляк! И, шагнув вперед, отвесил Саше две резкие, тяжелые пощечины. Тот ахнул сведенным горлом, голова дернулась влево-вправо, с судорожным всхлипом вздохнул, он смотрел на Звягина в оцепенении, как загипнотизированный. - Струсил! Заскулил! Обмочился со страху! - рубил в раже Звягин. Дрянь, ничтожество, слизняк! Как ты мог, как ты мог!.. Ну не-ет: поднять голову, стиснуть зубы, наслаждаться каждой секундой бытия, наслаждаться борьбой с самой смертью! Жизнь всегда коротка, сколько бы ни прожил. Жизнь все равно проносится мгновенно. Жизнь - сама себе мера, сколько лет ни живи - мало, мало. Так сейчас или через сорок лет - все едино: умирать никому неохота. Так идти по своему пути ровной твердой поступью, ничего не боясь, глядя в лицо всему! Сколько отпущено - счастливо, полноценно, на все сто процентов! Чего там долго думать о неизбежном - думать надо о жизни, о том, что еще можно успеть сделать: дышать, видеть, читать, есть, пить, ездить, любить, бороться! И бороться - с собственной слабостью, с любыми трудностями, преодолевать себя - и уважать себя за свою силу, уважать себя за свое мужество, за свою гордость! Уважать!! - прокричал Звягин, потрясая кулаком. И вышел, шарахнув дверью: штукатурка посыпалась. С громом покинул квартиру, прогрохотал каблуками по лестнице. В асфальтовом колодце двора обернулся к окну Сашиной комнаты (знал - тот смотрит), грозя кулаком, вылепил губами ругательства и, развернув грозящий кулак, попрощался старым ротфронтовским жестом. Он свернул на Большой проспект, достиг темнеющего пролета Тучкова моста. Рваные тучи неслись над Невой. Пронзительно золотилась в луче прожектора Петропавловская игла. Сырой ветер рвал плащ. "Я т-тебе сдамся, - повторял себе зацикленно, - я т-тебе сдамся…" - Ты решил простудиться? - посетовала жена, поднимая голову от тетрадей. - Что у тебя с воротником? А где галстук?.. - Знаешь, - признался Звягин, - я сейчас как после двадцатикилометрового марш-броска… Ох нелегок хлеб оратора. Сбросил пропотевшую сорочку и открутил обжигающий душ. - Что, за трудного взялся больного? - Жена подала чистое полотенце. Хм, - добавила она, - я вдруг подумала, что слово "больной" во всех этих твоих историях впервые имеет буквальное значение… - Сказать, почему я на тебе женился? - непоследовательно спросил Звягин. - Сама скажу. Потому, что я дала на это согласие. - Потому что с тобой обо всем можно было разговаривать… - И только? - невинно поинтересовалась она. - При детях вы могли бы быть и поскромнее, - ехидно зазвенел из-за двери голос дочки (ну разумеется, чтоб она да не встряла). - Порядочные дети не подслушивают взрослых! - возмутился Звягин. Невозможно поговорить в собственном доме. - Сначала расскажи, как дела? - закричала дочка. - Я вырву из него эту душевную скверну, как гнилой зуб, - пообещал Звягин. - Сначала его надо как бы шарахнуть шоком - чтоб вышибить другой шок, от сознания болезни. Я ему сегодня дал по мозгам, которые вчера ему промыли. Теперь, похоже, можно будет завтра приводить эти мозги в правильное состояние - рабочее, активное. - Ты пытаешься подменить его характер своим? - не веря, пожалела жена… - Чего ж я стою, если не смогу вложить в одного хилого парня свою волю, подчинить себе его дух? Дух! - вот что определяет все… - Дух!! - ураганно кричал он назавтра в обмирающее Сашино лицо. - Дух может все! Дух может то, что человеку и не снилось! Сила воли, желание, вера, фанатизм - могут все! делают человека всемогущим! всемогущим! Ты слышал, что влюбленные и солдаты не болеют?! Что раны у победителей заживают быстрее?! Ты не представляешь себе, как огромна власть человека над собой, своим организмом, своей жизнью! Эта власть бесконечна, безгранична, безмерна, она может все! У африканских племен колдун приговаривал виновного к смерти - и через несколько дней тот умирал, сам, его никто не трогал, он ничем не болел - он умирал оттого, что был уверен в смерти, умирал от страха! от одного страха и уверенности в смерти! В одной американской тюрьме осужденному вместо электрического стула завязали глаза и, сказав что вскрывают вены, провели линейкой по запястьям и стали лить теплую воду: чтоб он чувствовал, будто кровь течет из вен, - так он умер!! умер от того, что кровь отлила от мозга, умер так, как будто вены на самом деле были вскрытый умер только от уверенности, что вены вскрыли! а он оставался невредим? - вот что такое страх и убежденность! Люди, заблудившись или потерпев кораблекрушение, вскоре умирали от голода - хотя без еды можно жить многие недели! они умирали от уверенности в том, что без еды скоро умрут! А блокадные ленинградцы выживали на таком пайке, которого по всем немецким расчетам не могло хватить для выживания: они должны были умереть, но они жили - работали и сражались, ибо должны были это делать, это горело в их душах!! Вот что такое дух! В концлагерях первыми умирали те, кто сдавался: опускался, переставал мыться и следить за собой, рылся в помойках: они ели больше, расходовали энергии меньше - и умирали первыми! А те, кто держался, кто вопреки всему сохранял человеческий облик любой ценой, верил в жизнь, в то, что выйдет, победит, доживет, вынесет все - жили! жили вопреки тому, что по законам науки должны были умереть! они обманывали расчеты палачей - они жили сами! и еще спасали других! Вот что такое человеческий дух! Любой врач знает, как сдает деятельный человек, выйдя на пенсию: исчезает цель, уходит напряжение нервов, психика демобилизуется - и обрушиваются болезни, приближается смерть! А люди, увлеченные своим делом до самого конца - живут дольше! болеют реже! выздоравливают быстрее! дух! дух! В войну смертельно раненные летчики сажали свои самолеты: когда их вынимали из кабин, они были мертвы - они были убиты наповал! Но они жили до тех пор, пока не дотягивали машину до аэродрома и сажали ее - только тогда чудовищное напряжение их оставляло, и они умирали - когда уже было сделано последнее главное дело их жизни! Вот что такое дух!! Двадцать лет назад я был младшим полковым врачом, и на парашютных прыжках у одного солдата не раскрылся парашют. Знаешь, сколько падает человек с высоты в один километр? двадцать одну секунду! и превращается в мешок с киселем от удара. За двадцать секунд, когда снизу мы увидели, что парашют отказал, мы схватили брезентовый стол - полотнище креста, выложенного для приземления, - и понеслись туда, куда он, по нашим расчетам, падал, чтоб подхватить его. Мы бежали вчетвером - я и трое солдат - и мы добежали! и поймали его! и он остался жив! такого не бывает - но мы это сделали! Когда потом измерили расстояние, оказалось, что не в силах человеческих было пробежать столько за секунды, которые нам оставались, - но мы пробежали все! а потом уже, мы пробовали замерять время - никто не мог повторить этого даже в трусах, а мы бежали в полной форме, четверо, с брезентом в руках! Вот что такое вера, страсть, порыв, необходимость! Вот что такое дух! Потом об этом писали в газетах - ты тогда был еще пацан. Акробат срывается из-под купола цирка, ломает позвоночник, обречен на полный паралич, положение безнадежно - но он хочет жить человеком! он стискивает зубы и борется - вопреки всему! и встает на ноги, становится одним из сильнейших людей в мире! держит на плечах тонный груз, жонглирует пятипудовыми гирями? Ты телевизор смотришь - видел это? Вот что такое человеческий дух!! А забытые эпидемии оспы, чумы, холеры, тифа? Врачи лечили больных, были в гуще заразы, - такие же простые смертные, как те, кому они помогали, - и почти никогда не заболевали сами! Вот что такое дух! Им было некогда болеть, их долг и профессия заключались в том, чтобы лечить больных - и они делали это! Их психика была мобилизована, их иммунная система давила микробов, вот что такое дух! И воля человека, сила его духа, его убежденность - могут заставить заболеть любой болезнью, могут заставить умереть - но могут заставить организм победить любую, ты слышишь, любую болезнь, любую беду, преодолеть любую задачу - и выжить, выжить! Победить! И Звягин стал выхватывать из карманов плаща книги, швыряя их, как гранаты. Книги неслись через комнату, треща листами и крутясь. Саша неловко ловил их, прижимая к себе и роняя. - Вот - о слепом, который стал академиком. Вот - о глухонемом паралитике, получившем за совершенные открытия Нобелевскую премию. Вот - об учителе, заболевшем раком, который лихорадочно писал роман, чтоб деньги за него остались семье, когда он умрет: он никогда раньше не писал книг, он спешил, он горел в торопливом напряжении - и когда издательство приняло роман - кстати, ставший знаменитым, по нему был знаменитый фильм оказалось, что он выздоровел! Вот - о студенте, тоже заболевшем раком: он, чтоб отвлечься от черных дум, стал учиться играть в шахматы, выучил учебники наизусть, стал мастером, чемпионом города - в считанные месяцы; через год врачи считали, что он уже умер, - он оказался совершенно здоров и не болел никогда больше! И случаев таких не так мало! Вот что такое сила человеческого духа!! Драться!! драться! - хрипел Звягин, брызгая потом и рубя воздух кулаком. - И мы будем драться!! - заорал он, хватая Сашу за плечи и тряся, как тряпичную куклу. - Мы будем драться, ты понял меня?! Как мужчины, как подобает! Волк умирает, сцепив челюсти на горле врага! мертвой хваткой! Никто и ничто не может победить настоящего человека, который умеет хотеть и драться. Никто и ничто, ты понял?! Кто решил победить или сдохнуть, любой ценой, несмотря ни на что, - тот всегда победит! И только это - настоящая жизнь! Только эта борьба делает двуногое существо настоящим человеком! Да ты еще никогда не боролся, ты плыл по течению, ты не знал трудностей, - теперь настало время! Настало время с оружием в руках встретить беду, и твердо посмотреть ей в глаза, драться с ней и победить! потому что у тебя нет другого выхода! нет! нет! Ты ничего не можешь потерять - ты все выиграешь! Все силы, все нервы, всю веру, все мужество - собрать воедино, в кулак, в одну точку, встречать каждый новый день как сражение, каждую минуту - как битву! Отковать из себя стальной клинок, закалить свой дух, как сталь, не бояться ничего, драться за победу как рубились в битвах настоящие мужчины во все времена! Чтоб упереть взгляд во взгляд врага, чтоб мечом встретить его меч, чтоб мысль жгла одна победа! победа! ты не будешь изрублен на месте - ты победишь! как будешь побеждать всегда! "Лишь тот достоин жизни и свободы, кто каждый день за них идет на бой!" Вся правда жизни - в этих словах! Только теперь для тебя начинается настоящая жизнь - настоящая борьба! Борьба со смертельным, страшным противником! И он будет побежден, как бывал уже побежден не раз! Ты еще не знаешь себя. Не знаешь себе цену, не испытывал своих возможностей. Не проверял в настоящем деле, как проверяется мужчина в бою. Вот - твой бой. И если ты чего-то стоишь - ты победишь! Ты понял меня, мальчик? Ты победишь!! - загремел Звягин на весь дом, сотрясая голосом стены и стекла. - Драться! С этой минуты, с этой секунды, каждое мгновение отковывать себя, крепить себя, крепить все мужество всю веру, все упрямство, все мужское презрение к любым трудностям, почуять азарт борьбы, познать наслаждение борьбой - чем она круче, тем острее это наслаждение, это ощущение настоящей жизни, высшей жизни, той доли, которая достается лишь избранным, мужчинам из мужчин, бойцам из бойцов, солдатам из солдат. Это твой Клондайк, твоя Брестская крепость, твой тайфун, твоя танковая атака, твоя королевская корона, твоя доля мужчины, бойца, первопроходца, победителя! сурового, несгибаемого, мужественного, сильного, с открытыми глазами встречающего любую опасность и выходящего победителем из смертельных схваток. Вот что дремало на дне твоей души все предыдущие годы - и это ты должен сейчас увидеть в ней, поднять, укрепить, чтоб это стало привычкой, стало твоей истинной натурой, твоим характером, твоей сутью, стало тобой настоящим, ибо до этого момента ты был только заготовкой мужчины, но еще не мужчиной! И ты будешь таким - ибо ты на самом деле такой, просто раньше не было случая собой стать - а теперь ты становишься им. Ты станешь собой - и ты будешь побеждать и жить, ты понял меня?! Ты будешь, мальчик. Ты будешь. …Он шел по темной набережной, опустошенный до звонов. Горячий пот стыл на ветру. Хотелось рухнуть и заснуть. Весь внутренний заряд выгорел там, перед завороженным мальчиком. Жена горестно промолчала, подумала, тихо захлопотала печь блины. - Ты сейчас похож на донора, отдавшего больше крови, чем мог, попеняла она, открывая мед. Звягин дал себе поблажку, запил молочком кофеин с глюкозой, поусмехался: - Ценю красивое сравнение. Ну - лучшего сеанса внушения я провести не в силах… Та-акого наговорил, без стеснения… ничего. Должен прочувствовать, ободриться, - чтоб воля к жизни появилась. - Он расслабленно привалился спиной к стенке. - А хорошая рифма - я по дороге придумал - шаман, шарлатан, обман, хулиган? - Титан, - добавила дочка. - Ураган. - Счастье еще, что вы стихов не пишите, - трезво оценила жена, оперируя тремя сковородками. - Хватайте блины, пока горячие. Слушай, куда ты вмещаешь столько молока?.. - Сливаю в деревянную ногу, - ответствовал Звягин. Назавтра в знакомой мороженнице он крепко диктовал Лидии Петровне: - И не давайте ему ни минуты сидеть в покое! Пусть крутится по восемнадцать часов в сутки. Моет, стирает, строгает, ремонтирует, пусть бегает в магазин, учит английский язык, чинит телевизор, носит кирпичи на стройке - что угодно, но не задумываться ни о чем ни секунды! Пусть постоянно будет в действии, пусть к ночи валится с ног от усталости, чтоб сутки были насыщены действием! Это необходимо, это поможет, это укрепляет дух и снимает беспокойство. Пусть ходит в бассейн, бегает по утрам, подметает подъезд - что хотите, но это необходимо. И никаких на него жалостливых взглядов, никаких в разговоре несчастных интонаций - жестче, суровей, требовательнее! Вы поняли меня? Они его поняли. Саша закрутился. Несся с сумкой в булочную, когда путь преградила цыганка: клетчатые юбки мели асфальт, золотые серьги брякали, черные очи - с сумасшедшинкой пронзительной и мудрой. - Постой, миленький, минутку, ничего не попрошу у тебя, помочь тебе хочу. Беда у тебя, горе душу иссушило, всю правду знаю, иди со мной… Смуглой рукой уцепила за рукав, утащила в подворотню: - Один ты у отца-матери, нестарые еще, ничего тебе не жалеют… Дай закурить, красивый, бедной девушке… не куришь? - Достала из кофты зеркальце: - Постучи по нему пальцем, три раза! Взглянула в зеркальце, посыпала ласковой скороговоркой, впилась лаковыми глазищами: - Смерть к тебе близко подошла, чуешь ты ее, тайная болезнь тебя точит, боишься ее, страх мучит, сны черные, нет радости и покоя, - но я скажу, как все исправить, научу горя избежать, помогу, дай Гале рубль на счастье, не жалей, вот в этом кармане… Саша ошеломленно извлек из кармана рубль, она сжала его в кулачке, дунула, с улыбкой раскрыла пустую ладонь: - Первую свою любовь ты потерял, не понимала она тебя, не ценила душу твою, гордая была, плакал от нее, за другого замуж вышла, но нет ей счастья, встретишь ее, будет она по тебе плакать, твоей любви просить, твой верх будет… волос у нее черный, глаз черный, сладка была, да не умел ты ей боль причинить, не умел на место поставить, все делал, как она хотела, вот и ушла от тебя - но вернет ее Галя, надо для этого желтое зеленым покрыть, дай платок зеленый, или бумажку, вот отсюда… И трехрублевая бумажка последовала за рублем. Саша следил суеверно. Затрещала колода карт, лег пиковый король: - Сильный человек тебе поможет, ему верь, огромная сила в нем, а сердце к тебе лежит. Ты сам сильный, ты щедрый, настоящий мужчина, слабости поддался - это бывает, не страшно все, обманешь смерть, косая она, не сладит с тобой, Галя поможет, выручит, Галино слово верное, нас случай свел, удача свела, удачу нельзя обижать, покрой зеленое красным, чтоб ворожба сбылась… Десятка пошла за трешкой. Цыганка схватила его левую руку, развернула вверх: - Ладонь правду скажет… Много неба здесь, много огня, храбрые мужчины… Встреча с кралей ждет, любовь ждет, свадьба будет, сын у тебя будет, только это все - через год… А скоро легла дальняя дорога, дом казенный, проводы, разлука с кровными… богатство будет, весело будет, семьдесят семь лет проживешь, счастлив будешь… но через большие муки это, много трудов на пути написано… Саша внимал, целиком во власти этой ясновидящей, этой колдуньи в плещущих юбках, в огромных бусах: она знала все! Она отступила шаг, полыхнула из-под крутых бровей: - А когда сбудется все, когда счастье придет - вспомнишь Галю? Найдешь? Отблагодаришь Галю за помощь? - Отблагодарю, - заикаясь, сказал Саша. Цыганка захохотала, потрепала его по щеке: - Смотри же, не обмани! - Взмахнула юбками и исчезла. Он еще долго оставался в обшарпанной подворотне. Нехитрое гадание легло на душу по точной мерке - потрясло. Отрывистые картины всплывали и тасовались в возбужденном мозгу, и были картины эти просечены резким и чистым солнечным светом. Надсадно и яростно пела победу боевая труба. Кулаки его сжимались, стиснутые зубы скрипели, - он не замечал этого. …На дежурстве, ночью между вызовами, лохматый Гриша спросил, устраиваясь отдохнуть на кушетке: - А если бы вы не нашли на Финляндском вокзале эту цыганку? - Уговорил бы какую-нибудь актрису, - ответил Звягин. - А если б родители не знали об его несчастной любви? - Рассказали бы что-нибудь другое - чтоб он поразился и поверил. - А деньги-то она с него слупила, - заметил Гриша. - А иначе нельзя, - возразил Звягин: - Чтоб поверил. Ритм Сашиной жизни резко переломился. Время уплотнилось и понеслось. В пять утра трещал в темноте будильник. Гремела музыка из магнитофона, Саша прыгал под ледяной душ и несся в дворницкую: скреб грязь с тротуаров, мел двор, сгребал мусор в баки (жэк принял на эту работу в течение пятнадцати минут - с ходу). В девять бежал в магазин за продуктами, глотал чай и принимался обдирать старые обои, красить потолки и двигать мебель - в квартире начался ремонт. Гудела стиральная машина, мешались в голове английские слова, - он засыпал в полночь с учебником в руках. На второй день этой новой жизни Звягин повез его в Песочное, где добился пяти минут времени именитого профессора. (Можно было, конечно, ограничиться и кем-нибудь поскромнее, но профессор - звучит солидно, внушает доверие.) Профессор совершал обход во главе почтительной свиты. Он бегло кивнул Звягину, скользнул взглядом по Саше, повертел на свет рентгеновские снимки. Гмыкнул, стал смотреть снимки по второму разу, лицо его выразило интерес. - Любопытно, - бормотал он, - явное замедление… на последних снимках прогресс не прослеживается… и анализы на прежнем уровне? ах, даже так… Трудно сказать что-либо определенно, но в любом случае крайне любопытно. Ваше мнение, Петр Исаевич? - обратился он через плечо к бородатому гиганту. Гигант посмотрел, пошевелил бородой, пробасил: - Возможно, что-то недосмотрели там? - И добавил пару латинских фраз. Профессор жестом указал ему вернуть Звягину ворох снимков и анализов, покивал Саше благосклонно, кинул назад в свиту: - Толя, запишите; может пригодиться для статистики. Возможен обратный процесс. И они проследовали дальше, шурша белыми халатами и тихо переговариваясь на ходу. Через час в своем кабинете, сдвигая с полированного стола дареные цветы, профессор кратко выговорил Звягину: - Ложь во благо у нас обычна. Но вообще ваша позиция меня несколько… удивляет. Воля к жизни, да, конечно… У нас здесь сотни больных - они что же, по-вашему, не хотят жить… На что Звягин рассудительно отвечал: - Всем помочь не в силах. Это не повод, чтоб не помочь одному. В конце концов у каждого - есть свои друзья, родные, свои возможности… - Вы похожи на мальчика-фантазера, которому вздумалось опровергнуть таблицу умножения - неизвестно с чего. - Если он не выживет, я наймусь к вам в санитарки, - предложил Звягин. Профессор достал белоснежный платок, посморкался; согласился: - Заметано. Санитарок у нас не хватает… В доме Ивченко вспыхнула надежда. Возможно, это вспыхнула та соломинка, за которую хватается утопающий. Но искорка жизнелюбия и веры в чудо затлела в Сашиных глазах. Звягин был не тот человек, чтобы упустить малейшую возможность раздуть из искры пламя - тем паче что эту искру он же и заронил. Сомнения его не одолевали - он гнул свое. К Ивченко, вежливо испросив по телефону разрешения и отрекомендовавшись, пожаловал биолог, кандидат наук. Биолог был солиден, седоват, разглядывал Сашу с открытым и доброжелательным любопытством. Да, услышал о нем от своего друга, профессора-онколога. Да, наука еще не все знает, существуют удивительные исключения. Есть необъяснимые, поразительные случаи самоизлечения. Очевидно, дело в ломке стереотипа, в чрезвычайной мобилизации психики, что влечет за собой реализацию неведомых ресурсов организма, перенастройку клеткообразования. Он лично наблюдал средних лет мужчину: операция по поводу опухоли желудка закончилась ничем - разрезали, посмотрели и зашили, выписали умирать. Мужчина уехал в деревню и сгинул. Через год его разыскали открыткой - вызовом в диспансер: строго говоря, вызов был формальный, были уверены в его смерти, но - учет есть учет… Ко всеобщему изумлению, больной явился на собственных ногах и вид имел цветущий. Рентген и анализы показали полное отсутствие каких-либо болезней. На расспросы, как это стряслось, мужик пожимал плечами, счастливо хмыкал, и рассказывал, что плюнул на все, всем все простил, отказался от всех надежд, тревог и амбиций, - жил в деревне, собирал по утрам землянику, пил парное молоко и даже работал на сенокосе - чтоб не очень скучно было. Вот так-с… С тех пор минуло лет десять, мужик хозяйствует в деревне, записался колхозником, семья переехала к нему: он совершенно счастлив и здоров, ни на что не жалуется… Биолог пил чай с вареньем, интересовался Сашиной биографией: спрашивал, не произошло ли с ним чего-нибудь необычайного в последние недели или даже дни. Ответы заносил в тетрадку: он набирал статистику для докторской диссертации, где анализировал переломы в развитии злокачественных опухолей под влиянием стрессов и смены фенотипа, то есть окружающей среды. Просил раз в неделю звонить ему и информировать о ходе дел. Звягин, услышав от Саши о визите, изобразил гнев и велел всех биологов и прочих любознательных ученых гнать в три шеи, а в крайнем случае подарить им десяток морских свинок из зоомагазина. Но к идее уехать куда-нибудь и сменить образ жизни отнесся одобрительно: - Первый шаг сделан! сделан! - рубил он кулаком. - И - вы видите? сдвиг налицо! Значит - возможно! возможно! Его слушали - с горящими глазами, бледнея от надежд… - Не останавливаться! только не останавливаться!! - вбивал Звягин. Каждый день, каждый час - шаг вперед, к цели, к победе! Развить успех, развить, это еще не победа - но это предвестие победы, это краешек ее возможности - за этот краешек надо ухватиться зубами, когтями, изо всех сил, и тащить, тащить!! Высоты боишься? - неожиданно спросил он Сашу. Тот от неожиданности растерялся, поморгал. Сознался: - Боюсь… - Ты ничего больше не боишься! - закричал Звягин. - Отбоялся, хватит! В среду поедешь со мной - будешь прыгать с парашютом, с высоты в километр, чтоб небо с овчинку показалось, чтоб сердце ухнуло от страха, когда встаешь в дверце над свистящей бездной - и шагнешь вниз - и полетишь в пустоту! Вот так надо жить - остро, опасно, на полную катушку, испытывая новое, неизведанное, пьянящее! Совершать то, о чем всегда мечтал - здесь и сейчас, - вот что такое жить! Идти навстречу тому, чего боишься больше всего на свете, - и побеждать! - вот что такое жить! Испытывать себя на прочность в самых острых ситуациях - и выходить из них обновленным, счастливым своей силой и пережитым чувством - вот что такое жить! (Вечером жена не выдержала, упрекнула: - В своих странных увлечениях ты бываешь слишком жесток. А если он что-нибудь сломает? И зачем ему теперь сутки волноваться? Мог не предупреждать, а - сразу… - Я еле начальника аэроклуба уломал, а теперь ты то же самое повторяешь, - грустно сказал Звягин. - Клин-то клином вышибают. Пусть трясется. Нужны сильнодействующие средства. Чтоб обмочился со страху - а потом запел от радости. Не могу же я его отправить замерзать в Антарктиду или спасаться из кораблекрушения. А в аэроклубе у меня все свои, я договорился.) Среда выдалась пронзительно-ясной. На краю летного поля, где сквозь пожухшую прошлогоднюю траву пробивалась зелень, механики гоняли мотор "Яка". В парашютном классе семнадцатилетние ребята укладывали на длиннейших столах красные парашюты. - Мой личный практикант, - представил Звягин, хлопая Сашу по плечу. Начальник аэроклуба, отставной полковник, с неудовольствием посмотрел на значок-парашют с жетоном "350", демонстративно поблескивающий на светло-сером Звягинском пиджаке. Перевел беспомощный взгляд на фотографию на стене своего кабинета - Галлай среди первого отряда космонавтов, с дарственной надписью, - как будто прославленный испытатель Марк Галлай, успешно выходивший из любых передряг в воздухе, мог помочь ему сейчас на земле. - Официально разрешить не могу… - страдая, сказал он. - У меня есть удостоверение инструктора по парашютному спорту или нет? - удивился Звягин. - Я числюсь в вашем активе? - Ты можешь прыгать… Я дал команду. - Спасибо. А обо всем остальном вы ничего не знаете. - Леня, ты понимаешь, чем мне это грозит? - Мы же договаривались, Константин Лазаревич. В наихудшем случае вызываю своих ребят по "скорой" и оформляем бытовой травмой. - А если…? - Тогда они составляют акт, вызывают транспорт, несчастный случай, аэроклуб опять же не при чем. Саша при этих фразах слегка позеленел и затравленно глянул в окно, где рокочущий "Як" рулил по полю. Инструктор, паренек деловой и разворотливый, почтительно поздоровался со Звягиным и потащил их обмундировываться: комбинезоны, шлемы, башмаки на высокой шнуровке: "В час - старт, после обеда синоптики обещали погоду испортить". - Твоя фамилия - Поливанов, запомнил? - вполголоса сказал он Саше. Вдесятером, парашюты на спине, запасные на груди, они выстроились перед "Ан-2": проверка, перекличка. Когда раздалось спокойное: - Поливанов. - Я! - сипло выдавил Саша: его уже колотило; лямки давили плечи, терли между ног; он вспомнил мальчишек в парашютном классе и понял, что парашют может быть уложен небрежно, так, что не раскроется, и запасной не лучше. Еще можно было сказать, что он плохо себя чувствует, что он не готов, что он не Поливанов!.. - Напра-во! "Уж лучше - сразу!" - отчаянно подумал он, спотыкаясь на лесенке. Негромко ревущий "Ан" подпрыгнул и пошел вверх, казалось, почти без разбега. Лег на крыло - и далеко поплыли постройки и ряд самолетиков, а дальше, за пространством леса и полей, открывалась затуманенная сероватой желтизной панорама Ленинграда. Саша, вывертывая шею, прилип носом к иллюминатору, чувствуя коленом сидящего рядом Звягина. Над пилотской кабиной зажглась лампочка и загудел зуммер. Инструктор проверил крепления вытяжных карабинов на тяге и открыл дверь. Туго зашелестел в проеме осязаемый, плотный ветер. Лица у всех напряглись. "Уже?! Сейчас… прямо… кто первый? я ведь ни разу…" - Поливанов! вдруг скомандовал инструктор резко. Саша вдруг одеревенел, тело стало чужим, он словно наблюдал со стороны: вот встал с дюралевой скамейки, негнущиеся ноги сделали четыре маленьких шага до дверцы, вот повернулся к свистящему проему, уперся руками в верхний край, оглянулся на инструктора. Хотел независимо улыбнуться, но только скривился. - Па-шел! - закричал инструктор, весело щерясь. Вниз смотреть не надо было, Саша знал, но взглянул, и тотчас возникло ощущение кошмарного сна, нереальности, подкатила кислая слюна, качнуло головокружение… - Не трогай! - предостерегающе крикнул Звягин инструктору, собиравшемуся сноровисто выпихнуть новичка, как и водится в таких случаях. Пусть сам! - Сам! - заорал он, встав рядом с Сашей, сжав жесткой рукой его лицо и тряся. - Ну - делай шаг! Саша шагнул одной ногой на порог, невольно зажмурился, оттолкнулся, опуская руки, - и стал падать в бесконечную бездну!.. Обожгло холодом, ударило, швырнуло, исчезла ориентация, сознание угасло, холодным комком провалилось в живот и остановилось сердце. Через миг - через вечность резко рвануло бедра и подмышки лямками подвески, мощно хлопнул наверху раскрывшийся купол, - и только тогда он вспомнил: раскинуть руки-ноги крестом, не прогибаться, голову поднять… Но ужас и счастье уже слились воедино, остро и пьяняще: он плыл под парашютом между синим небом и зеленой землей. Сердце колотилось бешено, перехваченное горло отпустило, он вдохнул порывисто, со всхлипом. Задышал ровнее. Осторожно, боясь нарушить свое положение, повернул голову влево-вправо: мир был огромен и раскрыт до дальних пределов. Лишь холодный ветер снизу, слезящий глаза, свидетельствовал о движении. Переполняло такое ощущение полноты бытия, которого он не испытывал никогда в жизни. Вобрав покалывающего воздуха, Саша неожиданно для себя запел-заорал "Коробушку"!.. Далеко внизу белел посадочный крест. Земля оказалась совсем рядом - полетела навстречу стремительно. Густо и тепло ударили земные запахи - прогретой почвы, трав, набухших почек, бензина. "Ноги вместе, напряжены и чуть согнуты в коленях, приземление на всю ступню!" Земля подскочила вверх. Удар произошел несильный - он успел разочарованно удивиться, - но ноги подогнулись, он сложился на корточки и тогда - как учил Звягин - повалился на бок. Его куда-то потащило - забыл, что надо гасить купол, да и не сумел бы, - но уже подбежали к нему, потянули стропы, отстегнули лямки, поставили на ноги, похлопали, тиснули: - Молодец! Ну - как? - Ага, - невпопад ответил он, глупо и блаженно улыбаясь. Он плохо соображал, его качало. День сиял, как сон. Только в стучащем, привычном вагоне метро Саша недоуменно вытаращился на Звягина: - Леонид Борисович! Как же… я прыгнул первый - а в-вы меня в-внизу встретили… в-ведь вы меня подняли?! - А я обогнал тебя в воздухе, - засмеялся Звягин. - Затяжным летел, понимаешь? "Полученного заряда ему хватит на сутки. А потом…" А на следующий вечер позвонила Рита. Саша снял трубку - и услышал голос… Пространство поплыло волнами, как мираж, и зазвенело тонким хрустальным звоном. Все эти долгие годы он в глубине души ждал, мечтал, в самые черные часы находил прибежище в грезе: зазвонит телефон - и это окажется Рита. Этого не могло быть, но это случилось. - Не ждал? - тихо спросил голос из семилетней дали, из юности, из надежд. - Нет, - сказал Саша. - Ждал, - сказал он. - Я увидела тебя вчера в метро. Ты был такой счастливый, прямо светился… А ты меня не заметил… - Ты, - сказал он. - Это ты… - Ну, как живешь? - спросила она, так же, как спрашивала всегда, когда он сходил с ума, ожидая ее звонка. - Хорошо, - сказал он, проглатывая комок в горле. Снял телефон со столика в коридоре и, путаясь в разматывающемся проводе, понес в свою комнату, закрыл дверь. - А ты как живешь? Голос в трубке помолчал и ответил: - Плохо… И это "плохо" вызвало в нем радость и боль одновременно: боль, потому что Рита (его Рита…) живет плохо, - и радость, потому что и она, через столько лет, несчастлива без него. - Радуешься? - спросила Рита. - Чему? - ответил он. - О чем ты… Как ты, расскажи… - Так… Окончила институт, осталась в Ленинграде, работаю… Он не решался спросить. - Ты, наверное, женился, - сказала она. - Нет, - сказал он. - А я разошлась, - сказала Рита. - Почти сразу… Раздались короткие предупреждающие гудки автомата. - Подожди, еще монетку брошу, - сказала она. - Я могу тебя увидеть? - спросил он. - Если хочешь. - Если б не хотела - не позвонила бы, наверное. - Где ты? - спросил он сорвавшимся голосом. - Я сейчас приеду. Ты где?.. - Уже поздно, - сказала она. - Завтра. Я очень хочу тебя видеть, слышишь? Ты придешь? Завтра в шесть, у метро "Балтийская"? Он так и сидел с трубкой в руке, пока часы не уронили одиннадцать тяжелых бронзовых ударов. До встречи оставалось прожить девятнадцать часов. …В двух случаях людям нечего сказать друг другу: когда они расставались так ненадолго, что ничего не успело произойти, - и когда разлука так затянулась, что изменилось все, в том числе и они сами, - и говорить уже не о чем. Саша увидел, как она выходит с толпой из метро - вороная прядь, быстрая улыбка: она была та же самая, она не изменилась, она пришла. Он удивился своему спокойствию, только вдруг вылетели из головы все приготовленные слова - он не знал, что сказать, стоял и смотрел, пока она не протянула ему руку. Он взял эту руку, помедлил отпускать, смотрел неотрывно, словно зрение насыщалось за все те семь лет, что минули. Она что-то говорила, он что-то отвечал, ничего не понимая. Он только сознавал, что это она, рядом, оказалось, что они куда-то идут, и она держит его под руку, и он сквозь одежду ощущает тепло ее руки, а потом они очутились за столиком и официантка принесла кофе, и вдруг сразу наступил вечер, звук шагов рикошетировал от каменных стен узкой улочки, он споткнулся на лестнице, больно ударился лодыжкой, и увидел себя в маленькой комнате, свеча дважды отражалась в черном окне, скрипнул под ногой пол, а в углу дивана умостилась с ногами Рита, тал, как она всегда любила сидеть, это была она, в том самом норвежском свитере. И постепенно до него стал доходить смысл звучащих слов. - Помнишь - ты говорил, что это ошибка; что тоска сгрызет меня; что я пойму, что ты значишь для меня, но будет поздно; что я буду каяться… Да: я каялась, и тоска грызла меня, и часто казалось, что-то самое главное внутри она сгрызла. - Почему же ты не пришла… не позвонила?.. - Это была для меня прошлая жизнь, в которой осталась другая я - лучше, моложе, чище. Разбитого не склеишь. Мне было очень плохо, и некуда деваться, и не могла я прийти за милостыней к тому, кому испортила жизнь. Что, просить прощения? ненавижу… - Тебе не за что просить прощения. Человек не виноват в том, что он чувствует… Если я был тебе хоть на миг нужен… - Ты был мне очень нужен. Один ты. Может быть, именно поэтому я не приходила раньше. Я помню все, все-все, что у нас было… Я никого не знала лучше тебя. И ни для кого я столько не значила, никто не понимал меня так, как ты, не умел угадать, о чем я думаю, и рассмешить, когда грустно. Мне было хорошо с тобой. Но я была девчонкой и не знала цену тому, что имела. А когда узнала, было уже поздно. В жизни всегда так… А ты забыл меня. Я была уверена, что ты давно женился… - Ты знала, что я никогда не смогу забыть тебя. Я думал о тебе все время… Ты знала, что я не могу жениться на другой. - Ты совсем ребенок… - Нет. В разлуке с любимыми старятся быстро. - А мне ведь часто хотелось, чтобы ты… Я мечтала, что ты сам меня найдешь - и ненавидела за то, что ты смирился, как нюня, где-то там горюешь себе в тряпочку, когда мне плохо и я нуждаюсь в тебе. В твоей поддержке. В поддержке мужчины, понимаешь? - Прости. Я идиот. Я ничтожество. - Не надо. Не принимай мои слова близко к сердцу. Это я со зла… Оттого, что много выстрадала… Оттого, что мучила тебя, а сама была во всем виновата, и осталась у разбитого корыта… Горящая свеча становилась все короче, и пропасть прошедших семи лет все сужалась между ними, и края сомкнулись, когда он услышал свой голос, произносящий сквозь все эти годы: - Я люблю тебя, Ритка… И обожгло ее дыхание, оглушил шепот: - Я не хочу больше терять тебя, слышишь, Сашка… Я умру, если потеряю тебя еще раз, слышишь?.. И он не знал, говорит это, или ему только кажется: - Как я мог жить без тебя, Ритка… Как я мог без тебя жить. Простучали во дворе шаги, взвыл кот, звякнуло стекло. - Только не надо торопиться, - сказала она. - Мы не должны торопиться… Я должна привыкнуть к тебе, слышишь. У нас еще все будет, у нас все впереди, слышишь?.. - Да, - отвечал он. - Да. Да. Как тебе лучше. Тебе. Да. Да. И только невесть где в темной улице, забыв о закрытом метро, он вдруг остановился - как налетел на препятствие: цыганка нагадала правду!! Вдохновенный восторг охватил его: судьба, везение, фортуна вмешалась в его жизнь! Он же всегда знал, чувствовал, он верил, что произойдет какое-то чудо - и все станет хорошо! Тот, кто сделал это чудо, потратил неделю. Каждый день (кроме выходных, на которые он и поменял два своих суточных дежурства) Звягин ждал в четверть шестого у подъезда проектного института на проспекте Огородникова. Оглядывались выходящие, появлялась тихая молодая женщина - тихая той неброской женственностью, которая особенно неотразимо действует на два противоположных типа мужчин, - на отъявленных авантюристов и робких мечтателей (возможно, потому, что вторые - те же авантюристы, но лишь в мечтах?..). Женщина замечала его, вороная прядь вздрагивала, углы губ бессильно опускались: положение ее становилось невыносимым. - Речь идет о человеческой жизни, - с тяжестью танка давил Звягин. - От вас не требуется ничего невозможного. Только позвонить ему, встретиться, провести один-два вечера. - Где? Как? О чем вы? - Я все объяснял. Комната есть. Что сказать ему - знаете. - Я замужем, - привычно и устало отвечала она, - у меня ребенок. У меня свой дом, своя жизнь… - Каждый из нас в ответе за того, кто его любит. - Разве это поможет?.. - безнадежно говорила она. - Поможет! - гвоздил Звягин. - Неужели так трудно: несколько ваших вечеров - и вся его жизнь?! Ну представьте себе: если б вы были санитаркой и надо вытащить раненого с поля боя - неужели бы вы дезертировали? - Как вы можете сравнивать?! - Очень просто. Там вам грозила бы смерть - а здесь вы не рискуете ничем. Неужели мирное время дает больше поводов для равнодушия к человеческой жизни? Они ехали через весь город. Она слушала измученно. - Вы никогда не простите себе его смерти. Не простите себе равнодушия, эгоизма и бессердечия к умирающему, который не задумываясь отдал бы за вас жизнь. - Но где вы слышали о таких… диких, невозможных спектаклях?! восклицала она. - Что, что конкретно - невозможно из того, о чем я прошу? Они сходили с трамвая, вместе с ней Звягин заходил в магазин и нес ее сумку с продуктами до угла. - В каждой женщине должна жить сестра милосердия, неужели вы не можете несколько вечеров в жизни побыть ею - с тем, кто любит вас и смертельно болен? - Да что ж это за сводничество!.. - Она выхватывала у него сумку и почти убегала к своему дому. Назавтра все повторялось. Очевидная для Риты абсурдность плана Звягина сменялась сознанием его высшей - принципиальной - правоты… - Но у меня муж! - Он мужчина. Он поймет. Если он вас любит - поймет и другого, который вас тоже любит. - Он меня страшно ревнует! - Саша звал вас королевой Марго - помните? - молил и уламывал Звягин. Вы целовались в белые ночи у разведенных мостов, вам было по восемнадцать лет - помните? - За что ж вы меня мучите!.. - В ее голосе звенели слезы. Звягин посылал к ней Сашину мать. Отца. Гришу. Он торопился. Натиск и измор. Мытьем и катаньем. - Хорошо… - обреченно сказала она. - Вы правы. Я, в общем, с самого начала знала, что вы правы, оттого и дергалась. Но я не могу сказать это все мужу… я не знаю, как… Звягин знал, как. К мужу он отправился сам. - Так, - сказал славный парень, мрачно выслушав Звягина. - Вы вообще нормальны или псих? - Врезал бы я тебе сейчас, - сказал Звягин, - да толку с этого не будет. Не понимаешь ты просто… Он с силой развернул парня к окну: на детской площадке мельтешила малышня. - У тебя есть все: любимая жена, дочка, квартира, работа. Здоровье, планы, будущее. У твоих отца-матери есть внучка, а его родители лишаются единственного сына. У него - ничего нет; ничего. Понимаешь? Есть единственный шанс выжить. И этот шанс в твоих руках. Тебе стоит сказать "да" - и останется жить человек, который тебе ничего плохого не сделал. Он тебе не соперник, не враг: Рита тебя любит! - Ну, а дальше? - Через несколько дней он уедет. Видимо, навсегда. Но встретиться с ней, поверить ей - это для него такой мощный толчок к жизни, такой взлет счастья, такой подъем желания жить, - что он может выжить. И должен выжить, понимаешь?.. Он гнул и ломал сопротивление осязаемо, как стальной прут. - Помоги ему, браток, - тихо попросил он и отвернулся, сунув руки в карманы бритвенно отутюженных черных брюк. - Нельзя же, нельзя бросать человека в беде только потому, что тебе на это наплевать. Неужели он должен умереть, чтоб ты жил спокойней?.. - А.. что она будет делать? - Муж смотрел в сторону. - Ничего. Встретится с ним. Поговорит. Поврет ему… Может, он ее пару раз поцелует. Это ведь не так страшно, а. А ему это даст жизнь. Подарите ему жизнь, понимаешь? Тебе легче будет жить на свете, парень, когда ты будешь знать, что кто-то живет благодаря тебе. Ведь в конце концов вы же два мужчины, два человека, два солдата, вы же братья - неужели ты дашь своему же подохнуть зазря? Он же свой, свой!.. Минуты катились тяжело, как вагоны. Прут гнулся и треснул. Славный парень, ее муж, крутнул головой и насупился. - Она не согласится, - глухо сказал он. - Она согласна, - ответил Звягин. Саша не узнал об этом никогда. Звягин обо всем позаботился. …Так же, как он позаботился о скором Сашином отъезде. Подробности и детали вызревали не один день. "Смена обстановки, суровые условия, физические перегрузки, стрессы и победные исходы - короче, в пампасы его загнать! Психика мобилизуется, организм переключится на иной режим…" - Идеальным вариантом было бы кораблекрушение на необитаемом острове, задумчиво говорил он жене, меря комнату из угла в угол с пустым стаканом в руке. - Жаль, это не в нашей власти. Хорошо бы к рыбачкам на траулер - да сложновато: минимум шесть месяцев курсов, визирование… Жена листала учебник географии и терла пальцами виски: - А в экспедицию, к геологам? - Ну что - экспедиция. Там от работы не переламываются. Не те нагрузки… Р-рымантика - нет… Плоты бы его сплавлять в Сибирь - так не сумеет, свалится с бревна и утонет. Дочка разгибалась от шитья какой-то "необыкновенной" куртки: - Я читала в одной книжке - на Алтае перегоняют баранов в горах: все лето верхом на лошади, настоящие ковбои! Звягин цедил молочко, листал записные книжки. - Как-то к нам в дивизию, когда ребята увольнялись в запас, пришло приглашение на работу в воздушные пожарные: десантник - это ж готовый специалист. Как бы по междугородной дозвониться в полк замполиту - он должен быть в курсе… И в результате Звягин полетел в Галич - достаточно далеко, и в то же время под боком, при нынешнем развития средств связи и транспорта. В общежитии воздушных пожарных валялся на койке курчавый крепыш и тенькал на гитаре Окуджаву. - Здорово, Боря! Крепыш изумился, обрадовался, встал: - Товарищ майор?! Какими судьбами?.. - Меня зовут Леонид Борисович, - сказал Звягин, стискивая руку не слабее своей. - За помощью приехал, Боря… В городском саду было еще прохладно, влажно, они смахнули липкие почки со скамейки на солнечной прогалине. Закончив рассказ, Звягин сунул Боре томик Джека Лондона: - Прочти "Страшные Соломоновы острова" - для ясности дела. Надо нагнать на него страху, понял? Чтоб ему пришлось собрать все силы, весь характер - и держаться, держаться! Ни ласки, ни участия - пусть трясется, ощущает страшные опасности. - Нагоним, будьте спокойны… А - не сбежит? - Нет. Не до смерти пугайте, а то знаю я вас, крутых десантников. Ребята как - поймут? Поддержат? - Ребята хорошие. Пожарные. Парашютисты. Свои ребята. - А после - подружись с ним. Похвали, ободри, чтоб расцвел от счастья и гордости, что - выдержал, смог. А? Замысел был прост, но в наше время, когда любой поступок обрастает бумажным валом справок, свидетельств, разрешений и инструкций, - требовалось утрясти множество деталей, и каждая грозила превратить здравую мысль в несбыточную фантазию. - Медкомиссия, - хмуро сказал Боря, обмозговывая задачу, - Пройдешь вместо него, - приказал Звягин. - Курсы подготовки, - был назван следующий риф. - Узнавал. Сдаст теорию экстерном - начальник согласен. - А практику? - Договорюсь с преподавателем, сделает зачет по-быстрому. - Количество прыжков. - Привезет справку из Ленинграда. - Вас не смутишь, - рассмеялся Боря. - Но… нечестно, а?.. - Боря, - сказал Звягин, - тебе никогда не приходилось слышать, как ваши ребята делают запись в журнале, что видят огонь, и прыгают в зеленый лес подышать воздухом - чтоб получить по лишней десятке за прыжок и премию за пожар? - Все бывает, - дипломатично отозвался пожарный. - Летчик-испытатель Игорь Эйнис, Герой Советского Союза, был близорук, как курица, полжизни обманывал окулистов - таблицы для проверки зрения он выучил наизусть. Про одноглазого Анохина все знают. Про безногого Маресьева напомнить? Про хромого Гаринчу, второго после Пеле футболиста мира? Мне ли тебя, молодого парня, учить, что инструкции - не флажки, которыми волка обкладывают, они - для пользы дела, так? Вот и я - о пользе дела. Мы вреда никому не причиняем. На преступление не толкаю - сам первый удержу. Звягин провел в Галиче сутки. Одаренный счастливой способностью располагать к себе людей, он "подготавливал почву". Да ведь и люди едут навстречу, когда к ним обращаешься по-человечески. …Саша воспринял отъезд как счастливую необходимость. Он вернется через несколько месяцев здоровым. Семейство больше не выглядело подавленным - настроилось на борьбу. Это напоминало проводы в опасную экспедицию, которая обязательно увенчается успехом и принесет славу. Саша улыбался. Лицо его, еще недавно юношески неоформленное, приобрело жесткую определенность мужских черт. Если б Звягину сказали сейчас, что победы не будет, он в первую очередь крайне удивился бы, а уж потом пришел в бешенство. Рита стояла у вагона. Смеялась и плакала. Сыгранная легенда коснулась ее души: это уже не была неправда - это была одна из правд, сосуществующих порой в жизни. Она будет ждать. Она напишет и позвонит. Она приедет. Они расстаются ненадолго. Выходной семафор в перспективе перрона вспыхнул зеленым. От названия Галича веяло древнерусскими тайнами, а оказалось - город себе как город. Но рассматриваемый как поле сражения и будущей победы, он представлялся Саше необычным во всем - и улицы, и дома, и магазины. Это было его Бородино, и фитили были поднесены к наведенным пушкам. У вокзала он вбился в разъезженный автобус и сошел через двадцать минут на проселке. Апрельское солнце грело черные поля, и по ним расхаживали черные грачи. Укатанная колея сворачивала к белеющему вдали флигелю с диспетчерской башенкой. Два вертолета - "Ми-8" и огромная "летающая цистерна" "Ми-6" - соседствовали с парой неизменных "Ан-2", растопыривших стрекозиные крылья. - Ивченко… - протянул начальник пожарной части, проглядывая Сашины документы и разворачивая сопроводительное письмо от Звягина. - Прыжки есть? Так. Служили в инженерно-саперных? Неплохо… - Он откинулся в кресле. Начинается теплый сезон, пожароопасность возрастает, люди нам требуются. Итак… Количество формальностей расстраивало: скорей, скорей! Вернувшись из отдела кадров управления в общежитие, получил у коменданта матрас и постель и понес в комнату. - Куда пр-решь?! - осадил его на пороге рык. Здоровенный парень осмотрел его разбойничьим нехорошим взглядом. - Поселили сюда… - неуверенно объяснил Саша. - Еще один смертник, - насмешливо прохрипел парень. - Давай сюда, кивнул на пустую койку. - А то Леха сгорел недавно, скучно одному. Саша положил скатанный тюфяк и помялся. - На пожаре?.. - неловко спросил он. - Нет, в пепельнице, - хрюкнул крепыш. - Меня видишь?! Шесть лет работаю - и все жив, и не инвалид. Долгожитель! Достопримечательность! Так что смотри, дело рисковое. Он схватил Сашу за руку, спрессовал пальцы в слипшийся комок, представился: - Борис Арсентьев. Старший сержант. Командир отделения. А теперь вали гуляй до шести - ко мне сейчас подруга придет. Ну?! К шести часам спектакль был готов. Идею застращать новичка наскучавшиеся за зиму пожарные приняли с восторгом. Саша застал в комнате скорбную тризну. На него не обратили внимания. Пьяные головорезы надрывали души. - Мир праху его, - трагически возгласил один. - Все там будем, - мрачно откликнулся другой. Звякнули граненые стаканы, булькнула изображающая водку вода. Смачно выдохнули, зажевали бутерброды, хрустнули лучком. - Наливай. Витьку тоже помянем. - Какой парень! Два года в живых оставался… Звяк! Бульк! Чавк. Хрусть. Огрызки летели на пол, в окно. - Приземляюсь - а он уже висит на суку, как бабочка на булавке… Только вчера день рождения праздновали… Боря заметил, наконец, Сашу, притулившегося в углу на койке. - На лес прыгали, Витек и напоролся на дерево, - поведал он. - Сгоняй на кухню, притащи наш чайник - синий, без крышки. - Совсем?.. - выговорил Саша. - Нет - на минуточку! - рассердился тот и с чувством изобразил руками, как человек накалывается на кол. Ландскнехты, горько подумал Саша, снимая с газа чайник. Бесчувственные скоты. Еще чай пить будут, бутерброды жрать. Тут их друзья гибнут, а они… - …так и накрылся, - звучал хмурый голос. - Дают ему приказ - в огонь! И гаси чем хочешь. Сгорел дотла, только черепок нашли беленький… Рассказ прервался продушенным рыдающим звуком. Встали, выпили по полстакана воды за сгоревшего дотла. - Такая наша судьба - светить другим, сгорая, как говорится. - Ладно бы сгорая, - вздохнул маленький, похожий на подростка. - Вот у Швыдко парашют не раскрылся, собирали его с кочек, как кисель. (Швыдко был толстый старик-каптерщик, отродясь не прыгавший ни с чего выше табурета.) Сидели за полночь, кляли судьбу. Из воспоминаний следовало со всей очевидностью, что жизнь воздушных пожарных измеряется неделями и заключается в том. чтобы гореть, тонуть в болотах, задыхаться в дыму и разбиваться, причем иногда всем отделением вместе с самолетом. Гладиаторы по сравнению с ними имели спокойную и безопасную профессию. - А Андрюха как на полосе препятствий шею сломал? А ведь целый год проработал! Невеста повеситься хотела… - А Толяна на танцах зарезали, - присовокупил коротышка. Перечень жертв был бесконечен. Каждый выступал с жуткой историей, стараясь затмить остальных. В разгаре ужасов вломился всклокоченный мужик и сообщил, что час назад Славка умер в больнице от ожогов. Возник ожесточенный спор, кому достанется Славкин серый костюм. Боря грохнул по замусоренному столу так, что лампочка под потолком заплясала: брать джинсы теперь его очередь. Остальное имущество покойного разыграли по жребию. - Вот так и твое будут делить, салага, - зловеще предрек коротышка, последним покидая комнату. Саша сидел застывший, с ненадкушенным бутербродом в руке. Ночь он пролежал в ознобе. Дремотная темнота расцвечивалась картинами катастроф, и реквиемом плыла последняя реплика: "С этой работой до зарплаты не доживешь". Засерел рассвет, потянуло холодком из форточки, затрещало птичье пение. Да, это было здорово - жить и работать среди людей, постоянно рискующих жизнью: это ставило его в равные условия, любой из этих здоровяков мог погибнуть раньше него, и здоровье тут не при чем. Такая доля - мужская! Достойная! Честная игра! - Не раздумал? - внимательно спросил его Боря утром. - Нет! - с подъемом ответил он. Неожиданно Боря схватил его за подмышку, легким вращающим движением сбил с равновесия и послал через всю комнату - Саша плюхнулся на койку. - Хилый, - было заключение. - Твое счастье: у меня в отделении человека не хватает. Медкомиссию за тебя пройду. Если б не Звягин за тебя просил, сказал он, - я б тебе живо глаз на пузо натянул и моргать заставил. Нич-чо: сделаю из тебя мужчину. - Стянул с себя майку, напряг мышцы: - Вот таким надо быть, иначе хана, понял?! Саша с завистью смотрел на рельефный торс, где перекатывались мощные бугры мускулов. Такой атлет врежет - мокро станет… - Гонять тебя буду, как Сидорову козу, - мечтательно пообещал атлет. И гонял! Две разминки в день: час утром и час вечером. Десятикилометровый кросс. Окатываясь в умывальнике ледяной водой, Саша топырил бицепсы перед зеркалом (растут?..). Через день парился в бане, до полусмерти отхлестанный в жгучем пару веником, коим орудовала безжалостная рука. Коснувшись подушки - проваливался в сон. - Нашел себе жертву наш сержант, - гоготали из окон, когда Саша на спортплощадке спотыкался и падал от изнеможения. - Пошел! - кнутом стегал Борин голос. - Пош-шел, ну!! Задыхаясь и щурясь от пота, курсант Ивченко взбирался, подтягиваясь на руках, по лестнице, бежал по бревну на семиметровой высоте, скользил по тросу на площадку, прыгал через ров, взбирался на дощатый фасад - гремя пудовыми сапогами, путаясь в асбестовой робе, теряя каску. И чем приходилось круче, чем мучительнее болело тело от нагрузок - тем крепче делалась уверенность; он сможет, сможет, сможет! - А старается парень, - вынесли общую оценку. Он старался. Он спешил. Черные поля стали зелеными, деревья покрылись листвой. Он зубрил инструкции и выполнял нормативы. Домой шли бодрые письма. Каждый день он бегал на почту. Рита писала дважды в неделю: он заучивал бисерные строчки наизусть. Ночью за окном пел соловей, птица влюбленных и поэтов. Саша его не слышал; ему снились полоса препятствий, штанга и огонь. Первый вылет разочаровал. Три с половиной часа они патрулировали над квадратами, изредка ложась на крыло и меняя курс. Нескончаемые зеленые массивы прорезались жилками рек. Озера блестели, как монеты. Изредка проплывали вкрапления сел с аккуратными прямоугольниками полей. В самолете дремали, переговаривались, крича друг другу в ухо, Боря читал в затрепанном "Знамени" "Экспансию" Юлиана Семенова, длинный Шурик спал в хвосте, удобно пристроив парашют под голову. - И это все?.. - обескураженно спросил Саша, когда они приземлились на родном аэродроме. - Хочешь подвигов в огненной стихии? - засмеялся Боря. - В лесу еще сыро… Погоди, летом сушь ударит - напрыгаемся, будь оно неладно. Туристы нас без работы не оставят… Жара пришла в середине мая. Пляж заполнился загорающими. По выходным толпы любителей природы хлынули в лес. …Они болтались в "Аннушке" - парило, машину швыряло в восходящие потоки и воздушные ямы, желудок подкатывал к горлу и обрывался вниз: Сашу слегка мутило. Они болтались в "Аннушке" и со смехом и ором играли в "балду". - Вижу дым! - прокричал наблюдатель, правый летчик, перегибаясь в салон. Срезало смех и ор. Отвердели лица. Проверили крепление парашютов. Разобрали сумки с инструментом. Двинули к дверце грузовой контейнер со снаряжением. С двухкилометровой высоты пожар не выглядел пожаром. Пламя рыжело в лесу, как лисий мех на зеленом пальто. - Гектар сорок, - сказал наблюдатель. - Все семьдесят, - сказал Боря, просунувшись в дверцу кабины и опираясь на его плечо. - До реки все равно выгорит и встанет, а вот здесь надо полосы валить и пропахивать. Техника нужна. До колхоза тут сколько по карте? Километров двадцать? Гоните оттуда технику быстро, ребята… Самолет снизился, тарахтя на малых оборотах. - Пошли! Саша прыгнул последним. Уже на высоте пахло гарью. Он подтягивал стропы, метя на поляну, куда опускались белые купола. - Быстро, быстро! - кричал Боря, помогая ему гасить парашют. - Руби там, Шурик покажет! Минуты, часы, день, вечер слились в одном непрерывном действии, в бешеном темпе, в отчаянном напряжении: рев бензопилы, стук топоров, тяжкие удары рушащихся стволов, треск ломающихся ветвей, загнанное дыхание, оттаскивать мелочь, снимать дерн, рубить сучья; отлетает пот на рукоять топора, немеют руки, липнет и колется хвоя, - быстрее, быстрее, давай-давай! Они пустили встречный пал и остановились перед стеной гудящего с треском ружейной пальбы огня. Миллиарды искр взлетали фейерверком в ночную высь. Гигантский огненный вал катился навстречу пожару. Где-то впереди две стены огня встретились, схлестнулись, сожрали в чудовищной вспышке весь кислород в воздухе над собой - черное небо улетело вверх над фантастическим всполохом, раскатился хлопок, словно великан хлопнул километровой простыней, - и все кончилось. Пламя задохнулось без пищи. В рдеющей угольками чаще змеились, перебегали синеватые язычки по обугленным головням. Пожар агонизировал. Саша осознал, что сидит на пне, уронив руки на колени. Услышал грохот бульдозера, сдиравшего дерн заодно с кустарником и подлеском. Увидел цепь измученных закопченных людей с мокрым тряпьем и пучками веток в руках -привезенных из деревни колхозников. Различил тускло блестящий багровый бок пожарной автоцистерны и белеющую "скорую помощь", пробравшиеся сюда от лесной дороги по пробитой трактором колее. - Похоже, успели, - спокойно сказал Боря и сел на подножку грузовика. И будто по команде чумазые, тяжело дышащие люди оживленно загалдели: риск спал, дело было выиграно и окончено - сейчас они являлись как бы единой командой победителей, спаянной тем самым огнем, который они покорили. Неотчетливо Саша помнил, как ехали в грузовике, где под ногами брякали и катались пустые огнетушители, как пожимали протянутые руки, как поскрипывал колодезный ворот, кричали петухи, оказалось, что уже утро, и родная тарахтящая "Аннушка" вынырнула из рассветной мути, прокатилась по деревенскому лугу и встала, и они полезли в ее нутро, отработавшие свою работу воздушные пожарные. - Ну как - нравится? - проорал ему Шурик сквозь вой мотора. Он чувствовал себя королем. Ради этого дня стоило жить! - А ты ничего, - скупо обронил Боря в душевой. - Не сдрейфил, Не сдрейфил он и в следующий раз, когда они десантировались на небольшой, с четверть гектара, очаг загорания - явно последствия костра, оставленного в лесу какими-то разгильдяями. - Сами управимся, - определил Боря, глядя сверху на выглядящий невинным огонек, ввинтивший в зеленое небо штопор прозрачного дыма. И они управились: топоры, лопаты, бензопила и пеногоны. Они окружили, отсекли пламя и не пустили его дальше. Над полыхающими кронами рокотал пузатый "Ми-6", рубя лопастями зыбкое марево и извергая из чрева потоки воды, взрывающейся облаками шипящего пара. Страшно не было. Было здорово драться и побеждать. "Вот что такое настоящая жизнь, парень", - вслух произнес Саша, когда "восьмерка" - вертолет "Ми-8", - отгибая кусты тугой струей от гремящего винта, садился на лесную прогалину, где собрались они семеро - усталые, в саже и поту, собрав парашюты и инвентарь, отхлебывая из фляжек и закусывая нз. Они были главные здесь, с весомой основательностью в повадке, они были хозяева, они были - пожарной охраны бойцы. Небрежной развалочкой проходил теперь Саша по тротуарам города, глядя слегка поверх голов. Лелеемый знак касты проявился в нем: его уделом было единоборство с огнем и смертью, и победа была ему по плечу. Ему было за что уважать себя. Он недаром жил. Взгляд его приобрел медлительную тяжесть. Он вдруг обнаружил у себя какую-то новую улыбку (которую тайно, для себя, назвал "бойцовой"): верхняя губа вздергивалась двумя уголками, в полупрезрительной гримасе обнажая передние зубы. Блаженный угар первых недель минул. Чередование дежурств и отдыха втягивалось в колею. Прыжки на пожар случались отнюдь не каждый день. Беспощадно Боря учил его, "как мужчина должен уметь постоять за себя" (так он выражался). Синяки от этой учебы не сходили с ноющего тела. По утрам умывальник оглашался воплями и кхеканьем, крепкими звуками ударов и прыжков. - Окреп, окреп, - приговаривал он, ощупывая Сашу здоровенными твердыми руками. И за его интонациями взмывал, грохотал для Саши непримиримый звягинский голос: "Сжав челюсти! Храбро? Гордо! Вот что такое дух! Все может настоящий человек!! " Он не мог знать, что в эти дни голос Звягина звучал не так… Звягин сидел в квартире Ивченко и с видимым удовольствием ел шоколадный торт - потолстеть ему не грозило. Сашины родители обменивались взглядами, что-то подсчитывая в уме. - Говорите, с детства мечтал о машине, о путешествии? Надо покупать. - Если это может помочь - какие разговоры… Но… - Понятно. Никаких "но". Деньги надо найти. Не хватает - лезьте в долги. Продавайте все. "Да: сын дороже всего, но расставаться со всем нажитым тоже нелегко… Не собирались они раньше никогда покупать машину…" Считали долго. Сберкнижка. У кого одолжить. Что продать. На машину набиралось - но машина машине рознь. Звягину требовалась эффектная машина. Такая, чтоб пахло сбывшейся сказкой. - Меняйте квартиру, - подытожил он. - С приплатой. Поживете не в центре. Да хоть и в одной комнате! Но туда к вам будет приходить ваш сын с вашими внуками. А если нет - много ли радости здесь, - он обвел рукой стены, - где все будет напоминать… - Вот какая трудность, - нерешительно сказал отец. - Саша всегда был горным мальчиком, он никогда не примет такого подарка от родителей: он понимает, чего это нам стоит, и это его может только огорчить, подействовать хуже… - А подарки и не годятся, - согласился Звягин. - Нужен вариант посильнее. Ослепительный случай. Улыбка фортуны - в тридцать два зуба. Кое-что я продумал… Надо было торопиться, торопиться, - формальности съедали массу времени, а время сейчас было бесценно, время решало все. Надо было найти машину. Обменять квартиру и собрать деньги. "Привлечь в сообщники" Джахадзе и оформить покупку на него. Перегнать машину в Галич и отрепетировать там спектакль. Звягин чувствовал себя превосходно - в постоянном действии он цвел. Он пребывал в своем любимом состоянии - выступать в роли творца жизни, создавать события и лепить судьбы. - Иногда мне кажется, что тебе опять двадцать лет, Ленька, - сказала жена. - Папа самоутверждается через свои поступки, - важно известила дочка, читающая "Социологию личности" Игоря Кона. - Я его научу любить жизнь! - сказал Звягин, - Я ему покажу, как поджимать хвост! Нередко в погожие дни Боря сажал Сашу на свою "Яву", и они летели полчаса на тихое безлюдное озерцо. Валялись на горячем песке, отрабатывали приемы самбо, пекли картошку в золе. Боря утверждал, что живя с восемнадцати лет в казарме и общежитии, нуждается раз в неделю в тишине и одиночестве. Вот женится, получит квартиру - тогда все, только семья и коллективный отдых. Саша давал ему читать Ритины письма и выслушивал мнение: "Ты блюди себя! В кулаке ее держать!" Вообще ему по рассказам Рита не очень нравилась. - Приперлись на наше место, - с досадой сказал он, когда однажды они обнаружили на своей излюбленной полоске песка белую "Волгу" в тени ивы. Автомобилисты, чтоб им… Не то пират, не то грузинский князь раскинулся в шезлонге, выставив к солнцу мохнатую грудь, и листал красочный журнал. Невысокий паренек, видимо, его сын, стоял по колено в воде со спиннингом. Играл приемник в машине. - Одни головастики здесь. Горе-рыболов! - сплюнул Боря. Похоже, ветерок донес его слова до соседей, потому что они посмотрели на мотоцикл, обменялись тихим замечанием и дружно отвернулись. - Сделаю пробежечку, - сказал Боря по своему обыкновению, вылезая из бодрящей водички после первого купания. - Десяток километров по хвойному лесу - это ж заменяет месяц в Сочи, как говорил на марш-броске наш старшина. Растерся полотенцем, завязал кроссовки и легким размашистым шагом исчез между сосен. Саша перевернулся на спину, закрыл глаза и задремал. Здесь его не гоняли - организм должен отдохнуть в недельку раз. Открыл он глаза от крика: - Помоги-те! Тону-у!.. Метрах в полустах от берега выныривала и скрывалась под водой голова. Грузинский князь торопливо вылезал из-под машины. Он сорванно вторил крику: - Помогите! - и побежал в воду, как был, в туфлях и синих комбинезонных брюках с лямками. Влетев по пояс в озеро, вдруг остановился, суматошно стал стаскивать комбинезон, туфли, швырнул их на берег. Саша вскочил, оцепенело глядя на тонущего. Черная голова скрылась под серой гладью, показалась снова. Руки беспомощно хватались за воздух. - …ону… - с хрипом донеслось оттуда. Грузин достиг глубины по горло и беспорядочно заметался. Саша с разбега прыгнул в воду и поплыл саженками, пытаясь переходить на кроль. Он плавал не слишком, но тут выкладывался. - Помоги! Скорее! - кричал, захлебываясь, грузин: он отчаянно взбивал пену в двадцати метрах от берега, где дно уходило из-под ног: видимо, плавать не умел. - Спаси! Дорогой! Скорее! - орал он. Опрометью бросился на берег, схватил надувной резиновый круг и кинул его зачем-то вслед Саше. Плюхнулся сам за кругом, рывками спеша вперед. Голова по-прежнему иногда выныривала, высовывались руки и колотили суматошно, пеня воду. Саша проплыл уже половину расстояния. - Держись! - завопил он. Грузин, наконец, додумался: продел круг подмышки и, неловко загребая раскоряченными руками, дергаными зигзагами двигался теперь к месту происшествия, издавая бешеные гортанные клики. "Судорога? Холодный источник со дна? Как бы он меня самого не утопил", - опасливо мелькало в голове. Саша припоминал плакаты на спасательных станциях. Схватить за волосы. Или сзади за подбородок. Не дать обхватить себя и утащить на дно. Именно это ему и грозило. Тонущий, с выпученными в ужасе глазами и разъятым ртом, хрипел и бился - вцепился в него обеими руками, подмял под себя, сомкнулась волна над ними. Саша поджал ноги, уперся коленями в живот парня, резким толчком разорвал объятие, стукнул его кулаком, целя в висок, пытаясь оглушить… "Утонем ведь! - сверкнуло всезнании. - Где Боря, где? Когда вернется?" Понимал, что не успеет вернуться. Не успеет!.. Парень судорожно боролся, никак было не схватить его сзади. "Нет! - зазвенел беззвучный голос. - Ну нет… Нет!!!" Снова оплел душащий спрут, поволок вниз, в глубь. Исчезло представление о том, где верх и где низ. Мутная зелень, косо просвеченная солнцем, окружала сцепившиеся тела. Саша снова поджал ноги к самому подбородку, уперся ступнями тому в плечи, оттолкнулся изо всех сил. Освобожденно всплыл. Грузин барахтался на мелководье, круга на нем уже не было. "Утопил, кретин, дырявую резинку… Что делать?!" Возделась над поверхностью рука - и исчезла. Саша опустил лицо в воду, увидел еле шевелящееся тело, осторожно нырнул, дотянулся до головы, схватил за густые короткие волосы, потянул кверху. Конечности утопающего слабо дрогнули. Задыхаясь, он глотнул воздуха. Глаза парня были закрыты. Кажется, уже не дышал. Саша взял его сзади сгибом левого локтя под подбородком, перевернулся почти на спину и медленно, экономя иссякающие силы, двинулся к берегу, загребая правой и толкаясь ногами. Он оглох от усилий. Свистящее дыхание перехватывало кашлем от попавшей в бронхи воды. Руки немели. Все тяжелее давался каждый метр, мышцы наливались свинцом. Его неотвратимо тащило книзу. Счастье еще, что парень теперь держался спокойно, безжизненно, обмяк, только лицо из воды торчало. Он не доплывет… Не доплывет. Где же Боря… Запрокинутое небо стало розовым, красным. Он вдыхал с резким стоном. Спазмы пережимали горло. Он захлебывался. Отпустить. Утонем вместе. Все, тонем. Еще один гребок. Все. Еще один и все. Последний. Еще один… Протянулись откуда-то сильные волосатые руки, подхватили парня подмышки, поволокли. Саша стоял по плечи в воде. Он стоял на прочном, устойчивом дне и дышал, почти теряя равновесие, уже не понимая происходящего. Потом вышел и, деревянный, негнущийся, рухнул на песок. Его тошнило. Грузин, моля и причитая, делал сыну искусственное дыхание. - Живет! - восторженно объявил он. - Живет! Саша повернул голову. Грудь спасенного высоко вздымалась. Раскрылись глаза. Губы скривились в измученную улыбку. Он приподнялся на дрожащие локти и упал навзничь. Саша встал на четвереньки и тихо засмеялся. - Живы будем - не помрем! - сказал он грузину и подмигнул. Тот поднял его, обнял до хруста, поцеловал жарким твердым ртом, ободрал щеку невыбритой щетиной. - Один у меня сын, - сказал он, вытер глаза, ушел к машине. "Фьюти-пьють" - свистела птичка в ветвях березы. Грузин вложил что-то Саше в руку, сжал. - Сын мне будешь, - сказал он. - Родной будешь. На. Дарю тебе. Саша разжал ладонь. На ней лежали автомобильные ключи. - В-вы что? - пробормотал он. - Нет, что вы!.. Не надо… - Возьми, - сказал грузин. - Возьми, пожалуйста. Скажешь - отдай дом отдам дом. Скажешь - отдай все - отдам все. Ты его спас! - он ткнул пальцем в сына, который сидел на песке и виновато улыбался. - Я тебя за это не могу меньше отблагодарить. Боря, рысцой вернувшийся с пробежки, остолбенел при виде сцены. Грузин в княжеской позе, бледнея от гордости, говорил, что он не бедный человек, что деньги - прах, что он еще купит, что Саша теперь - член его семьи и не оскорбит его отказом. Саша мямлил и достойно отнекивался. Сын поднял с песка ключи и завернул Саше в кулак. - Возьми, - сказал он. - Можешь продать. Можешь подарить. Можешь выкинуть. Твоя. Иначе сейчас в озеро загоним. Он такой, - гордо кивнул на отца. - Или думаешь, моя жизнь меньше стоит? - Я ему на свадьбу такую же подарю, - сказал грузин. Боря осознал происшедшее и разинул рот. Он раздирался противоречивым чувством. "Волга" была ослепительна. Честь была дороже. - Байские замашки, - отверг он, обретая дар речи. - В Грузии никогда не оскорбят гостя, - ответил грузин. От растерянности Боря напустился на всех троих: - А если б ты сам утонул, спасатель? А вы чего в воду полезли, не умея плавать! Тьфу… Ладно, - дипломатично заключил он, - обедать все равно надо. У костерка грузин вывалил гору снеди, расстелил махровую простыню, торжественно указал Саше на середину, между сыном и собой: "Садись, дорогой!" Протянул Боре фотоаппарат: "Сними нас - на память". Саша растрогался и слегка очумел. Сытый человек податлив. И долго ли он может противиться уговорам о том, о чем мечтал. Час за часом Саша свыкся с мыслью, что "Волга" - его. Это было неправдоподобно - но факты, как известно, бывают неправдоподобнее любого вымысла. - А, бери, - махнул Боря. - Погоняем? Кипучая кавказская энергия Джахадзе - а именно так была фамилия "горского князя" - помогла молниеносно оформить необходимые процедуры (благо они были продуманы и подготовлены заранее). Назавтра составили в нотариальной конторе доверенность, провернули через автомобильный салон и ГАИ и поставили "Волгу" на платную стоянку. Возник вопрос о водительских правах - Саша их не имел… - Во-первых, есть у меня, - утешил Боря. - Порядочный десантник должен уверенно ездить на всем, что едет, и кое-как - на том, что по идее не едет. А во-вторых, в ДОСААФе свои ребята, пройдешь по-быстрому курс, сдашь экстерном, сделаем тебе справку из части, что давно водишь машину… устроим, не сомневайся. Утром у общежития они садились в служебный автобус - ехать на аэродром на патрулирование. Джахадзе с сыном уже ждали их. Джахадзе поклонился с достоинством кинозвезды. Сын повторил. Обнялись и расцеловались. Ребята таращили глаза, потрясенные невероятной историей. Всем по очереди Джахадзе церемонно потряс руки. (Вместо своего адреса, надо заметить, он оставил адрес двоюродного брата в Гори. Звал всех в гости.) Долго махал вслед автобусу… Общежитие скрылось за поворотом, и на Сашу набросились: - Расскажи? Кто, как, чего? Во Саня дал - сына миллионера спас! А Джахадзе с сыном - с настоящим своим сыном, кстати, который с энтузиазмом пропустил три дня школьных занятий, - поехали на вокзал, где прогуливался с тремя билетами Звягин, ночевавший в соседнем номере гостиницы: не желая риска, он руководил лично. Они были втроем в купе. Поезд тронулся. "Миллионер" Джахадзе перевел дух. Проводница принесла чай. Звягин извлек из портфеля бутылку молока, кинул в нее соломинку и откинулся к стенке. - И еще клевещут, якобы на Кавказе водятся аферисты, - поразился Джахадзе. - Такого делягу, как ты, Леня, свет не видел. Если б ты поселился в Грузии и задумал делать деньги… - То-то ты их много делаешь, - хмыкнул Звягин. - Я хорошо живу и честным человеком. В конце концов я врач. - Я тоже. Но ты был так похож на грузинского князя, так сверкал глазами: благородная осанка, дивный акцент! Ты где научился декламировать с таким акцентом! Ты Отелло никогда не играл? - А ты никогда не пробовал сочинять авантюрные романы? Со счастливым концом? - Жена утверждает, что вся моя жизнь - это серия авантюрных романов со счастливым концом; но она предпочла бы быть их читателем, а не женой их героя -это хлопотно и накладно. - Тебе повезло жениться на умной женщине. - А тебе идет белая "Волга". - Э. Похожу пешком. Дольше инфаркта не будет. Сын Джахадзе вышел с пустыми стаканами за чаем. - А твой парень здорово плавает, - одобрил Звягин. - Мастер спорта, - самолюбиво сказал Джахадзе. - В сборную "Буревестника" за Ленинград берут. А здорово он изображал утопленника, ты не представляешь. А твой десантник не проболтается? Поезд с грохотом летел по мосту. Внизу белый катерок тащил баржу по шершавой сини реки. - Спасибо тебе, старик, - сказал Звягин. - За что? - возмутился Джахадзе. - Разве мы не врачи? Разве мы не друзья? Разве мы не живем в одном городе? Почему ты, кстати про один город, в гости никак не заходишь? - Вот послезавтра сменюсь с суток - и зайду, - пообещал Звягин. - Послезавтра я дежурю, - сказал Джахадзе. Реакция Риты на "Волгу" - Саша написал ей все на следующий же день поразила его немного неприятно. Рита захлебывалась от восторга. Рита писала, что всю жизнь мечтала именно о белой "Волге". Рита рассуждала, что вообще ее можно и продать, раз пока денег у них немного, причем продавать лучше на Кавказе или в Средней Азии, там дадут дороже. У нее есть друзья, которые это устроят и возьмут очень умеренные комиссионные. Рита делила деньги за непроданную "Волгу": квартира, гарнитур, шуба; из ее слов явствовало, что это сущие гроши для настоящей жизни. Рита вздыхала по серьгам с бриллиантами, "хоть маленькими", которые он ей обязательно подарит, правда же? И надо будет завести афганскую борзую, это очень современно. Рита считала, сколько денег они могут скопить, если он станет работать чуть больше, а пожары станут чаще… М-да… Саша разложил пачку писем по числам и стал медленно перечитывать… Нет, письма не давали ни малейших сомнений в том, что все в порядке, были полны слов о преданности, верности и терпении: для нее существует он и только он. Кроме этих постоянных уверений шли рассказы о подругах, которые ему были, по правде говоря, довольно безразличны и представляли интерес лишь как часть ее, Ритиной, жизни. Случаи были какие-то банальные: кто с кем живет, кто что купил, у кого какая квартира, - "а у нас будет лучше". Опять рассуждения о тряпках, телевизорах, мебели. Неприятно царапнуло упоминание о знакомстве в книжном магазине, так что удастся составить приличную библиотеку, а если с соответствующей переплатой покупать детективы по нескольку экземпляров, то их можно выгодно продавать и менять на черном рынке. Все это так, но… То, что месяц назад, когда он дрожащими пальцами вскрывал конверты, воспринималось как трогательные попытки вить гнездышко и казаться практичной, сейчас выглядело как-то… ну, не самым лучшим образом выглядело. Она писала, что готова на все, в любой момент все бросит и приедет, пусть он только скажет: она всем пожертвует, от всего откажется! И тут же намекала, что это ей дорого обойдется, но неважно, лишь бы ему было хорошо… пусть только скажет. И по телефону на переговорной она повторяла то же самое. Что ж - он не требовал, чтоб она все бросала и приезжала. Она плохо себя чувствует. Ее подсиживают на работе. Она так любит театр. Ее мать положили в больницу и надо ежедневно ее навещать… Если она готова пожертвовать всем, лишь бы ему было хорошо - что ж, жертву должен, конечно, принести он, мужчина. Он потерпит. Вынесет. Он любит - значит, он обязан прежде всего заботиться о том, чтобы ей было хорошо, чтобы она была счастлива. Она не должна жертвовать собой - ему было достаточно и того, что она на это готова. Знание того, что она принадлежит ему, и ради ее блага он жертвует желанием видеть ее, быть с ней сейчас, всегда, - это знание наполняло его спокойствием и самоуважением. Он чувствовал себя хозяином ситуации. Все будет. Он бережно сложил письма в пакет и спрятал на место - на дно сумки, под вещи. Включил Борин магнитофон и задумался… В смутном настроении он не осознавал еще, что же именно его раздражает и обескураживает, даже начинает слегка тяготить: это были еще не чувства, а тени, контуры чувств. Он боялся отдать себе отчет в том, что Рита уже не значит для него столько, сколько значила раньше, всегда, до той встречи, до отъезда. …Зато во всем этом отдавал себе отчет Звягин. Со стороны все просто, с вершины прожитых лет все яснее… Создавшиеся отношения следовало свести на нет, причем так, чтобы не травмировать Сашу, а напротив - принести облегчение, освобождение (задачка, а!). - Интересно, не родился ли я иезуитом? - спросил он как-то Риту, наставляя, как следует писать очередное письмо. - А мне его жалко, - тихо призналась Рита. - Всеми обманут… - Маленькая поправка: всеми спасаем! - жестко возразил Звягин. - Не нравится? Так выходите за него замуж, он согласен, да? - Вы думаете, у него это пройдет - ко мне? - По преданию, на кольце одного древнего мудреца было написано; "Все пройдет". А на внутренней стороне кольца: "И это тоже пройдет". Человек может вечно тосковать по тому, чего он страстно желает и не имеет. Но если он полагает, что полностью владеет этим, то может потерять интерес и охладеть. Особенно если есть что-то другое. В смысле - другая. - А есть другая? - спросила Рита ревниво. - Женщины, - сказал Звягин. - А вам бы хотелось остаться единственной, разумеется. Да, есть. - Вы оплели его паутиной обмана! - вдруг театрально оскорбилась Рита. - В цирке такая паутина называется страховочной сеткой, - в тон ей ответил Звягин. * * * Другая работала там же, где раньше Саша. - Как вы меня нашли? И зачем? - удивилась она печально. - Сашины родители рассказали, - пожал плечами Звягин, - что живет на свете одна девушка, безнадежно влюбленная в их сына. Вот я и подумал, что вы - именно тот единственный человек, который необходим, Оля. По мере развития беседы Олино лицо меняло цвет от нормального к розовому, красному, пунцовому и белому. - Но я ему никогда не нравилась. - Понравишься. - Вообще ему нравятся брюнетки, он сам говорил. - Покрасишься. - Я толстая. - Похудеешь. - Я неинтересный человек… - Напряжешься. Заинтересуется. - Но как я уеду из Ленинграда? - На поезде. - Что я там буду делать?! - Я скажу. - Где, как, с чего?.. - Она еще не воспринимала слова Звягина всерьез. Веяло несбыточной фантазией, наивными грезами. И лишь постепенно доходили до сознания аргументы - собеседник производил впечатление никак не мечтателя, а скорее деляги. - А где я буду работать? - На заводе. В узле связи. Программисткой. По специальности. Они недавно приобрели новую аппаратуру, возьмут готовно. - А где жить? - В общежитии. Дадут. Но лучше снять комнату. - Как у вас все просто?.. Эта фраза была единственным комплиментом, который действовал на Звягина безотказно. Как всякий смертный, имел и он уязвимый пункт тщеславия: тратить недели напряженного труда, мотаться в поездах, договариваться с десятками людей, убеждать и подчинять своей воле и логике, устраивать, увязывать одно с другим, по песчинке возводить здание, - чтобы потом небрежно пожать плечами и заметить, что да, все действительно очень просто, и странно, если некоторые думают иначе: а что тут, собственно, невыполнимого, укажите конкретно? Он взглянул на Олю с явной симпатией: - Да, - сказал он. - А все в жизни вообще просто: взять и сделать, только и всего. Оля, ты скажи одно: ты его любишь? - Д-да… - Его жизнь тебе не безразлична? - Вы говорите… Для меня весь мир почернел, когда узнала… - Отвечай внятно: хочешь, чтоб он выздоровел и женился на тебе? - Если б это было возможно… Зачем вы… только мучаете… - Это возможно. Это - твой единственный шанс, и одновременно это его шанс. Поняла? Прочти, - протянул ей записи. Если Звягин в абсолютной мере обладал даром убеждения, то секрет этого дара был предельно прост и заключался в извечной истине: любого человека можно убедить в самом невероятном, если в глубине души он сам хочет в это верить. Надо лишь подтолкнуть его к действию в соответствии с его же желанием. - А если он узнает, что это обман? - спросила Оля с огромным недоверием, пробегая глазами адреса, телефоны, расписание поездов и перечень указаний. - Правдолюбцы на мою голову? - рассердился Звягин. - Сейчас не узнает. А через несколько лет будет уже неважно. В любви и на войне все способы хороши! Не волнуйся: медицинская этика допускает ложь во спасение больного. Моральные издержки я беру на себя. Так что можешь передать привет своей совести. - Но меня не отпустят с работы раньше, чем через два месяца… - Отпустят. И Звягин двинулся в отдел кадров устраивать Олино увольнение, а затем в предварительные кассы - брать билет на поезд. "Браки совершаются на небесах!" - ворчал он. - Как же. Тут семь потов сойдет, пока его совершишь". А Оля, вернувшись к себе, забилась в закуток за теплый металлический шкаф АТС, где покоилось продавленное кресло с пепельницей на подлокотнике и лучилось зеркало под неоновой лампой. Морща лоб, перечитывала подробное расписание своей будущей жизни. Пять листов, вырванных из большого блокнота, были заполнены твердым ровным почерком. Список дел казался бесконечным. Для начала Оля поплакала. Странным образом плач приблизил реальность плана, пункты стали выглядеть исполнимее. "Подумай здраво: что ты теряешь - и что можешь приобрести? - сказал Звягин. - Взвесь трезво соотношение возможного проигрыша и выигрыша". Оля взвесила трезво, и сама не поверила, что получилось трезво: надо соглашаться, надо ехать. Она даже удивилась. А удивившись, стала думать о парикмахерской, диете и в чем ехать. Она подумала о женах декабристов, и глаза ее высохли и заблестели. …Звягин прикидывал просто. Короткого эмоционального заряда человеку хватает на сутки-двое - так и было поначалу. По мере стабилизации - может хватить на неделю. Максимальный срок - период адаптации организма к новым условиям: где-то месяц. Раз в месяц надо подбрасывать что-то новое, сильнодействующее. Катился июнь. Звягину позванивал Боря - информировал: Саша чувствовал себя неплохо, а временами - отлично. В срочном темпе сдавал в ДОСААФе на водительские права. Занимался спортом. Летал на патрулирование. Мечтал о путешествии на машине. Нормально ел. Прибавил полтора кило. По субботам Боря таскал его на танцы. * * * Дом культуры гремел музыкой. В зале пульсировали и вращались цветные лучи фонарей. Мелькали лица, руки, джинсы и кружева. Густая масса фигур самозабвенно отдавалась ритму. Саксофонист лопался от собственной виртуозности. Вечерняя свежесть сочилась в окна. Объявили белый танец. Невысокая темноволосая девушка пригласила Сашу. Она танцевала старательно. Скованно улыбалась. Иногда поглядывала на него необъяснимо пристально. - Не узнали? - спросила она, когда стихла мелодия. - Извините… Кажется, нет. - Он пытался припомнить, где видел эти светло-карие глаза, чуть выдвинутую нижнюю губу… - А ведь два года вместе работали, - печально и вызывающе сказала она. - Меня зовут Олей, Саша… Стоящий в толпе у стены Боря мог наблюдать, как беспорядочная мимика его друга отразила гамму чувств от непонимания до ошеломления. - Я теперь живу здесь, - отвечала Оля. - А ты как очутился? - Летаю, - веско бросил Саша и устыдился бахвальства. - На чем?! - изумилась в свою очередь она. Малиновая планка заката тускнела под синим облаком. Теплый ветер нес тонкую горечь ночных цветов, белеющих в скверах. Невидимая в листве птица вызванивала трели. Они гуляли по спящему городу. Они знакомились заново. Все стало иным, чем раньше, и сами они друг для друга стали иными, и другим стало то, что между ними было, да ничего и не было, это для нее было, а для него ничего не было - но теперь что-то возникло: Оля была из той, прошлой, жизни, с другого берега, и теперь она словно переправилась вслед за ним на этот берег, и от этого возникала какая-то близость, подобная чувству сообщничества. Она здесь случайно, поведала Оля, надоело все, захотелось куда-нибудь уехать; он знал, что это неправда, но оттого, что она ничего не говорила об истинных причинах переезда (как он их понимал), он был ей признателен - за то, что она ни к чему не обязывала его своей жертвой, он ей ничего не был должен, душу его ничто не тяготило - не тяготила моральная ответственность за тот труд жизни, который она совершила ради него. Ему было легко и просто с ней - еще и потому, что в глубине души он отлично понимал, что она переехала из-за него, и это рождало в нем гордость и сознание своей значительности, это были приятные чувства, и он ощущал к ней приятную, ни к чему не обязывающую признательность. Он не любил ее, а потому не боялся сделать ей больно, не тревожился о боли ее души, и даже наоборот - втайне мужское самоутверждение искушало его причинить ей боль и этим подтвердить свою значительность, свою власть над ней, выглядеть сильным мужчиной, суровым и лишенным сентиментов. И как бы само собой случилось, что он рассказал ей все. Теплая звездная ночь, молодость, одиночество и груз переживаний побуждают человека выговориться, открыться кому-то… Выговориться, чуть приукрашивая события в свою пользу, стремясь показаться в выгодном свете - чтобы поняли и оценили. В исповеди нет лжи - есть лишь желание отразиться в глазах другого чуть лучшим, чем ты есть. Потому что ты действительно хочешь быть лучше. И, читая в другом свое отражение, слушая собственные слова, которым внемлет и верит собеседник, начинаешь верить себе и сам. И обретаешь внутренний покой, обретая в друге опору своим мыслям. Поэтому так часто изливают душу случайным попутчикам в поездах. И есть в таких разговорах моменты, когда незнакомый человек вдруг - словно проблесками - делается очень близким, родственным: моменты истинной духовной близости. Но если это не поезд, если потом вам не обязательно расставаться, возникшее чувство порой ложится в основу отношений надежных и долгих. Мужественно похмыкивая, Саша вел повесть о последних месяцах, давая понять, как круто прихватила его судьба и каким настоящим мужчиной он держался в борьбе в самых безнадежных ситуациях. Нет, он не хвастал - он даже посмеивался над собой, роняя скупо, что ничего особенного тут нет, раз-другой он крепко струсил; но получалось как-то, что он все преодолевал сам, рассчитывал только на собственные силы, и это нормально, вообще мужчина лишь так и может поступать, - хотя случалось и везение. И она замирала, когда он горел в лесу, или вяз в болоте, или прыгал из ревущего самолета, - и незаметно между ними возникали и прочились те незримые нити, которые связывают человека с тем, кто, жалея и веря, жадно приемлет лучшее в нем. Ночной воздух повлажнел от росы, стало прохладно и неуютно, а Олино жилье оказалось рядом, за углом, и там был растворимый кофе, и печенье, и сгущенка, только тихонько, чтоб соседей не разбудить, а ему завтра на аэродром не надо, можно вернуться позже и выспаться до обеда. В комнате нашелся не только кофе, и мерцал красный глазок транзистора, тихо и щемяще пел грассирующий французский голос, и Саша не был одинок здесь - все, что он говорил и делал, что бы ни сказал или сделал впредь, было заранее прощено, понято, принято; и она не была ему неприятна, она не навязывалась, ей ничего не надо было, она ни на что не рассчитывала; происходящее ни к чему не обязывало - и поэтому было легко и рождало легкую и теплую, как ветерок, благодарность. Он остался, а она назавтра не пошла на работу. В последний момент он подумал о другой, далекой, но случившееся словно сбылось само собой, оказалось сильнее него: и кроме влечения на него нахлынуло то удивительное дружеское чувство к ней, дружеское понимание и признательность, которые он никогда не подозревал в себе возможными по отношению к женщине; близость с женщиной, которую по-человечески воспринимал как друга, была оглушительным откровением. * * * Рита приехала неожиданно. При ярком свете летнего дня Рита оказалась стара: крупная пористая кожа, морщинки на шее, в черной пряди зло серебрился седой волосок. Саша против воли подумал, что Оля моложе на шесть лет, и презирал себя за эту мысль. Номер в гостинице достать не удалось, и Рита устроила вульгарный скандал администраторше. Саша привел ее в общежитие. Рита принялась немедленно кокетничать с Борей, оценивая глазами его фигуру. Через пять минут звала в гости и давала адрес. Саша даже не ревновал - смотрел печально… Чувство вины уступало место отчуждению, горечи, раздражению. Боря подмигнул и ушел. Рита оставалась недотрогой. - А у тебя появились опытные повадки, - сказала она, отсаживаясь на стул и закуривая. - Что, завел здесь кого-то, а? И раньше, чем побагровевший Саша нашелся с ответом, спокойно одобрила: - Не бойся, я не ревную. Мы современные люди. Мужчина есть мужчина. Только смотри, не влюбись в какую-нибудь свою потаскушку. И потребовала везти ее смотреть "Волгу". При виде машины глаза ее загорелись, она немедленно влезла внутрь, все осмотрела, покритиковала цвет обивки: "Надо будет заменить". И без умолку развивала планы их будущей жизни, счастливой и обеспеченной. Саша недоумевал: насколько слеп он был… Жадная, расчетливая, беззастенчивая. Что же было с ней в тот далекий вечер - грусть накатила, страх одиночества, тоска по минувшей юности?.. И одета сверх моды, как попугай… Рита заметила его взгляды, надулась, взъерошилась. Они поссорились. Рита захотела ужинать в ресторане, В ресторане, по ее мнению, кормили мерзостью. Велела заказать французский коньяк - всякой дряни она не пьет. Когда она была знакома с одним человеком, правда, вдвое старше нее, но настоящим мужчиной, умел делать деньги, о, он такие дела проворачивал, так он признавал только "Наполеон". Легкой дымкой таял и отлетал в прошлое образ, созданный Сашей за семь лет одиноких мечтаний. Он просто не знал ее, а теперь романтическая идеализация сменилась неприглядной и прямой истиной… Нет, он не испытывал к ней ненависти за обманутое чувство, ни даже презрения к существу скверному и пустому, - была лишь печаль по невозвратимым иллюзиям юности. Но куда было ее поселить?.. Пробираться контрабандой в мужское общежитие Рита отказалась с возмущением: за кого он ее принимает. Саша отправился к Оле. - Понимаешь, - мучительно выдавил он, - приехала из Ленинграда одна знакомая… - А, - сказала Оля. - Возьми ключ. Я переночую у подруги. Ничего. Я понимаю. Эта беззаветная кротость кольнула трогательно в сравнении с Ритиной напористостью и деловитостью. Вечером, сидя с Ритой, он вдруг испытал неприязнь: он с некоторым удивлением ощутил, что эта комнатка и все, связанное с ней, принадлежит только им с Олей, - у них каким-то образом появилась своя жизнь, и Рита здесь нехороша - чужая. И когда Рита подняла на смех дешевую Олину косметику на ветхой тумбочке, его ожгла обида и боль - одернул ее резко и зло: да, у Оли нет связей и денег на дорогие вещи, но она - взяла и переехала, и ничего ей не надо. У нее не было богатых покровителей, зато она понимает, что нужно человеку… - И кто ж эта тварь? - подняла брови Рита в ответ на замечание. - Не смей, - сказал он. - Не сме-еть?! - переспросила она. Странным образом им стало не о чем разговаривать. Разве что о том, что было раньше, а теперь исчезло, но одновременно исчезло и желание говорить об этом. Молчание ширилось и разносило их в разные стороны, как морское течение. Вот так расстаются с юношескими идеалами, подумал он. Рита уехала назавтра. Саша стоял на перроне, растерянно ища какие-то подобающие, человеческие слова. - Даже СВ в этом паршивом поезде нет, - сказала она. - Давиться вчетвером в купе, как быдлу. В поезде заперлась в туалете и стала накладывать грим на лицо. Волнистое желтоватое зеркало отражало его измученным и тоскливым. Что, спросила зеркало Рита, нелегко самой лишать себя любви верного и давнего поклонника, который видел в тебе самое лучшее, что в тебе есть. Нелегко быть стервой с любящим тебя, да такой стервой, чтоб у него все желание, все чувство отлетело. Хоть бы ты был жив и счастлив, Сашенька, сказала она, а я сделала все, что могла, честное слово… Горячий ветер, пахнущий мазутом и хвоей, вдавливался в опущенное окно, оранжево золотились пролетающие стволы сосен, Рита стала думать, как там без нее дочка, первого сентября уже вести ее в первый класс, а через неделю они поедут втроем в отпуск, и постепенно успокоилась, отвлеклась и повеселела. Ночью ей приснился Саша, он стоял перед ней невыразимо печальный, и вдруг она поняла, что он красив, и поняла, что любит его - чувство было пронзительно так, как она мало раз испытывала наяву. Но потом она поняла, что это сон, и что она плакала во сне, улыбнулась и под стук колес заснула спокойно. * * * - Я тебя ничем связывать не хочу, - сказала Оля. - Не вздумай, что ты обязан на мне жениться и тому подобное. Ты мне ничего не должен. Я сама хотела и сама приехала. - Да ладно тебе… - пробурчал Саша. - Есть хочешь? - вдруг спросила она. - Давай покормлю. - Что ты вяжешь? - Свитер. - Такой большой?.. - Это тебе. - Зачем? Летом? - На память. Будет и зима. Я уезжаю, Сашенька. - Куда? - спросил он с упавшим сердцем, еще не веря. - Обратно. В Ленинград. - Когда? - глупо спросил он. - Уже подала заявление на работе. - Почему? - Он понимал, что это и так ясно после Ритиного визита. - Так надо, Сашенька, - тихо сказала она. - Не хочется, но надо. Перспектива одиночества доходила до него. Удар был неожиданным. Потеря близкого человека (кому все выложить, кто все поймет, примет…) пугала бесконечной пустотой. Молчание затягивалось. - Послушай, - сказал Саша, - а тебе бы хотелось отправиться в путешествие? - В какое путешествие? - Куда глаза глядят. В Среднюю Азию. В Сибирь. На Кавказ. - Как?.. - На машине! - Ты не умеешь водить. - Умею. Скоро получу права. Они оба - каждый по-своему - представили себе это путешествие и опять замолчали… - Если тебе нравится меня мучить - ты мучь, - прошептала она. - Ты мучь, милый, не бойся. Мне хорошо. Понимаешь?.. - Послушай, - сказал Саша с каким-то веселым облегчением, словно решился важнейший в жизни вопрос, хотя он сейчас ничего (сознательно, по крайней мере) еще не решил. - Ты можешь наконец накормить человека, которому завтра с утра прыгать с неба в огненную стихию? Предощущение будущего затеплилось, засветилось. Он почувствовал необходимость высказать ей верх признательности, сделать что-то самое лучшее, главное для нее. И он соврал: - Я люблю тебя… И через несколько секунд, еще продолжая вслушиваться в свои отзвучавшие слова, изумленно понял, что, кажется, сказал правду. В августе Оля сказала, что у нее будет ребенок. У него будет сын. Сын! Неведомое доселе открылось ему: теперь уже мир для него никогда не погаснет. * * * В родной пожарной части, прочитав его заявление и выслушав сбивчивые просьбы, ему выразили крепчайшее неудовольствие и пообещали уволить не раньше конца сентября - когда уменьшится пожароопасность. Снисходя к особым обстоятельствам. * * * Двадцатого сентября они кинули две сумки в багажник и поехали на юг - в Среднюю Азию. Там лето будет продолжаться еще долго. Ребята из его отделения долго спорили, что дарить на свадьбу; сошлись на фотоаппарате. Так они и остались на фотографии - приветственно горланящие у отъезжающей машины. Боря с застенчивой подругой, бывшие свидетелями в ЗАГСе, эскортировали "Волгу" на красной "Яве" до развилки шоссе на Кинешму. Скинув шлем с огненным тигром, он засмеялся, добросовестно поцеловал Олю, облапил Сашу до хруста: "Напишите хоть, как дела. Все же не чужие теперь…" Прыгнул на свою "Яву", развернулся и, с ревом крутнув газ, красной молнией исчез за поворотом. - Так куда мы все-таки едем? - спросила Оля. - Вперед, - улыбнулся Саша, включая передачу. Впереди за лобовым стеклом разворачивалась бесконечная дорога. Денег у них хватит на несколько месяцев скромной жизни, считая и бензин до тех мест. Фрукты-овощи дешевы осенью в Средней Азии. А там - будет видно. Солнце перевалило полдень, когда свернули с шоссе к ручейку. Сухо позванивал желтеющий куст, паутинные нити путешествовали в небесах бабьего лета. Забулькала картошка на костерке. Оля расстелила клеенку на траве и накрыла обед. - Так не бывает, - сказала она. - Ведь это все неправда, а? Тяжелый мохнатый шмель с басовитым гудением сел на цветок клевера и стал обследовать. - Не бывает, - согласился Саша. - Но ведь - есть. Ощущение единства навсегда с этим прекрасным миром прошло сквозь него теплой волной, подняло на ноги, раскинуло его руки в объятие и вылилось в клич: - Мы никогда, не умрем? * * * В слякотное и серое мартовское утро в квартире Звягина звонил телефон. Звонил упорно, не переставая. Этот звонок выдрал Звягина из глубокого сна - дежурство было скверное, гололед, несколько тяжелых автослучаев подряд, - и он встал к телефону, походя выругав себя за то, что не выдернул его из розетки. - Леонид Борисович, вы знаете что? - Не знаю, - холодно сказал Звягин. - Кто это и что вам? - Простите, я звонила вам на работу, сказали, что вы уже дома… - Правильно сказали. - И тут он проснулся окончательно, узнал голос: Лидия Петровна? Что-нибудь случилось? - У нас родилась внучка! - захлебывался голос. - Тоже неплохо, - согласился Звягин. - Все в порядке? - Да, Сашенька сейчас звонил, пятьдесят один сантиметр, три девятьсот, все хорошо! - Поздравляю, - сказал Звягин. - Как там погода во Фрунзе? - Тепло! - радовался голос. - Как Саша? - Прекрасно! Завод собирается строить дом, и теперь их, как молодую семью, поставят на льготную очередь, сколько ж можно жить по общежитиям! Звягин хмыкнул. "Сколько можно по общежитиям". Быстро привыкает человек принимать как должное то, что еще недавно казалось сказочно недосягаемым чудом. - Он так рад! Только немножко огорчался, что не сын. Вот так. Он еще огорчается, что не сын. Что ж, нормально. - Передавал вам привет! - торопливо сказала Лидия Петровна. Ага. То ли передавал, то ли нет. Ну и ладно. Не в этом дело. Хотел лечь спать обратно, но воспоминания не отпускали, он подумал - и позвонил Джахадзе. - У нашего подопечного дочка родилась, - сообщил он. - У которого? - не понял Джахадзе. - Которому ты "Волгу" дарил, товарищ князь. - А почему он телеграмму не прислал? - вознегодовал Джахадзе. - Ну, объяви ему кровную месть. Не буйствуй, у парня и так хлопот хватает, ему не до нас. Ответь-ка: я к тебе года два в гости собирался так, может, угостишь шашлычком? - Вчера замачивать надо было! - трагически сказал Джахадзе. - Не делайте из еды культа. Через час приеду. Джахадзе был выспавшийся, свежий, до синевы выскобленный; он успел сгонять в кулинарию и шашлыки крутились в шашлычнице, распространяя аромат, а сам хозяин в тельняшке (которую он называл "кухонной") колдовал с пахучими горными травками. - А здорово мы с тобой это дело провернули, - самолюбиво сказал Звягин. - Телеграмму надо ему послать, - волновался Джахадзе. - Ни в коем случае, - отмел Звягин. - И не напоминать. Самое лучшее, если он вообще о нас забудет. - Не забудет. Шашлык был превосходен, по мнению неприхотливого Звягина, и никуда не годился, на взгляд взыскательного хозяина. Джахадзе торжественно встал за столом и запел дифирамбы. - Соловей-оратор, - сказал Звягин. - Ерунда. Я, пока сейчас к тебе ехал, пытался сосчитать, сколько здесь людей было замешано. Моя роль маленькая - вроде соединяющей шестеренки… - Ты был дирижер! - оповестил Джахадзе. - Ты был… вождь! - Поставь мне памятник, - предложил Звягин. - Я с него буду пыль обтирать. По субботам. Ты вчерашних "Известий" не читал? Там статья об инженере, который ослеп. Врачи отказались - случай безнадежный. Так он сделал себе такой прибор, что не только видеть - читать может. За двадцать шестое марта, посмотри. - В двенадцатой больнице Сережа провел гемабсорбцию при шоковом состоянии - первый случай, - сказал Джахадзе. - Что ты делаешь, кто запивает шашлык молоком?! - На парусных военных судах матросы получали полтора фунта мяса в день, - сказал Звягин. - Во были крепкие парни. Правда, их пороли линьками. |
|
|
|
|
 |
 |
Copyright: bezdelnik_1, 2005 |
 |
